— Как сказала трофей, — передразнил Ифтен, указывая на дым на горизонте. – Сколько же утешения от её храбрых слов. На один труп меньше к её жертвам, а? Ещё один заболевший, чтобы она могла заявлять о своём исцелении?
Маркус вскочил на ноги, но я схватила его за руку, останавливая. Айсдра впилась в Ифтена взглядом, сжимая малышку на плече.
— Я попрошу элементалей защищать остатки этой армии. Вы же можете заниматься своими делами.
Ифтен повернулся и ушёл с гордым видом.
Маркус рухнул обратно на землю, и я наклонилась к нему. Он обернул руку вокруг меня, пряча под свой плащ. Мы долго сидели в тишине, толпа вокруг нас стихла, как будто в шоке.
Тёплые руки коснулись моих ладоней. Я повернула голову и увидела Ортиса на коленях рядом со мной, этого огромного неуклюжего мужчину с низким голосом. Его руки были такими тёплыми по сравнению с моими.
— Жодена здесь нет. Могу я оказать честь?
Я не поняла, о чём он, но Маркус и Айсдра кивнули, поэтому я последовала их примеру. Ортис откинулся на пятки и провозгласил:
— Огонь согревает вас.
Толпа ответила в столь едином унисоне, что у меня встали волосы дыбом.
— Мы благодарим элементалей.
— Земля поддерживает вас, — чуть громче и намного сильнее объявил Ортис.
— Мы благодарим элементалей.
— Вода подкрепляет вас.
— Мы благодарим элементалей, — с запинкой произнесла я.
— Воздух наполняет вас.
— Мы благодарим элементалей.
Ортис встал.
— Мы благодарим элементалей за жизнь этого ребёнка и силу трофея.
Толпа издала крик триумфа и благодарности. Люди встали и пошли к Айсдре, чтобы коснуться ноги или щёки ребенка в знак прощания. Никаких ясных улыбок, но лица многих были полны тихой радости и слезами. Многие также кивали и мне, хотя я слишком оцепенела, чтобы оценить этот жест. И лишь когда толпа рассеялась до нескольких человек, Ортис снова заговорил:
— Вы истощены, трофей. Позвольте нам позаботиться о ребёнке.
— Нужно всё время держать её вертикально, Ортис, иначе её лёгкие наполняться жидкостью, — посмотрела я на него заплаканными глазами.
Крики Миры стихли, и её кашель сошёл до небольшой икоты. Айсдра держала её на плече, нежно похлопывая по спинке. Кто-то принёс тёплое одеяло, и Маркус тщательно укутал в него малышку. Я плакала, смотря на эту сцену, как Айсдра проверяет, что крошечные ножки Миры защищены от холода.
Мы встали, но когда я потянулась за малышкой, Маркус остановил меня.
— Нет, трофей.
— Вы больны. — Ортис использовал слово ксиан. – О ней есть кому позаботиться, трофей. Забота о ребёнке поднимет наш дух.
Айсдра посмотрела на меня, удерживая малышку в руках.
— Я удостоверюсь, что о ней хорошо заботятся, Лара.
Я кивнула, прикусывая губу, замечая тень боли на её лице. Когда она повернулась, мне удалось прохрипеть её имя, но мне было не в силах высказать свой истинный страх.
— Айсдра?
Она остановилась, но не сразу обернулась. Когда же она наконец повернула голову, то одарила меня мрачной улыбкой.
— Я дала слово, Лара.
Маркус встал и обхватил меня за плечи, а Айсдра и остальные унесли Миру.
Маркус приволок меня в кладовую.
— Раздевайся. Живо снимай мокрое.
Я настолько оцепенела, что могла только стоять столбом.
— Ты тоже промок.
Маркус недовольно пропыхтел:
— Я пошлю за одеждой для нас обоих.
Он высунулся из палатки и позвал кого-то. Я сумела поднять руки к воротнику туники, но остановилась, не в силах пошевелиться. Вошёл Маркус и без лишних слов снял с меня тунику.
— Ты нужна нам живой, трофей. Больше, чем мёртвым. Возвращайся в командный шатёр. Я вычистил все следы того дурака.
— Я должна быть здесь, Маркус.
Мне была нужна привычная обстановка моих лекарств и трав, безусловно приносящих утешение. Я дрожала, и Маркус стянул одеяло с моей кровати и обернул вокруг меня. Грубая ткань быстро согрела кожу.
Маркус молча снял с меня штаны, а затем усадил на пень, чтобы разуть. Он не давал мне время на смущение, просто с лёгкостью снимал влажные вещи с моих ног.
— Кавадж. Кавадж, суп и сон. Лучшая вещь в вашем состоянии.
Я сильнее укаталась в одеяло, прекрасно понимая, что за хлопотами Маркус скрывает собственную усталость.
— Тебе тоже нужно отдохнуть, Маркус.
— Я не был болен. — Маркус стянул с меня ботинок. — И не планирую. Что подумает Вашество, если увидит вас в таком состоянии?
Слёзы наполнили мои глаза от одной только мысли об этом. Он бы обвинил меня за болезнь малышки, обвинил бы за все это и по справедливости.
— Мы должны послать гонца. Рассказать ему, что произошло, прежде чем кто-то ещё…
— Я уже всё сделал, трофей, — нежно произнёс Маркус. — Ему расскажут.
У палатки раздался шум, и Маркус кинулся остановить входящего.
— Оставь вот здесь. Забыл про правила трофея о личном пространстве? Не входить без объявления?
Он вернулся со связкой одежды и горячим каваджем. Маркус налил для меня чашку и поставил миску супа. Убедился, что я сделала глоток. Я нахмурилась, глядя на него. Он до сих пор стоял в мокрых доспехах, прилипших к коже.
— Переоденься, Маркус.
— Здесь? — спросил он, странно колеблясь.
— «У вас нет ничего, чего бы я ни видел прежде», — процитировала я его слова.
Он закатил глаза и разделся до туники. Какая же у него бледная кожа. Так необычно, ведь все другие воины, включая Кира, загорели под солнцем. Маркус же был белоснежен, за исключением заживших ожогов, испещрявших кожу. Мышцы тугие, телосложение жилистое. И как много шрамов, больше, чем у Кира. Шрамы воина, который повидал множество битв.
Маркус снял штаны, и я опустила глаза. Я уставилась на кружку каваджа, стараясь не думать о чём-либо. Я видела лишь крошечные холодные кончики пальцев своей руки. Трудно поверить, что малышка выжила. Я закрыла глаза и снова зевнула до хруста в челюсти.
— Суп подождёт.
Маркус забрал у меня кавадж и уложил на соломенный тюфяк. Я так устала, так утомилась, что моему больному телу он показался самой мягкой кроватью на свете. Маркус тщательно укрыл меня одеялом.
Я моргнула и заспорила, но мышцы уже расслабилась на тёплом матрасе.
— Я должна проверить лекарства от жара и Рэйфа. Убедиться, как он выздоравливает.
— Отдыхай, трофей. Я смогу присмотреть за парой горшков. И про Рэйфа узнаю.
Я моргнула. Глаза словно засыпало песком.
— Но ты тоже устал.
— Я посплю, как только Айсдра вернётся.
Он переставил пень, чтобы наблюдать за горшками через откидную створку. Я ещё немного поморгала и снова зевнула.
— Маркус?
Он почти развернулся, чтобы видеть меня.
— Что это означает? Когда вы говорите «уйти к снегам»?
Он долго на меня смотрел, а затем снова повернулся к горшкам. Я подумала, что он не ответит, но затем он сложил руки на груди.
— Мы, равнинники, верим, что наши мёртвые путешествуют с нами, скачут подле нас, невидимые и неведомые, но знающие и наблюдающие. Не… не тела, понимаешь? А их… — Он использовал слово, которое я не поняла.
— Их личность? Душа? — уточнила я, используя слова ксиан.
Маркус заколебался, но кивнул.
— До самой долгой ночи зимой. Ты знаешь эту ночь?
— Зимнее солнцестояние. — Я укуталась сильнее в одеяла. — Самый короткий день, самая долгая ночь.
— Именно. Той ночью мы оплакиваем наших мёртвых, которые теперь свободны уйти к звёздам.
Я подумала об этом какое-то время. Для нас солнцестояние отмечает великую свадьбу Бога и Богини, господина Солнца и леди Луны и Звёзд. Долгая ночь яркого смеха и ликования. Наши люди так отличаются столькими традициями.
Я снова зевнула, что уши заложило. Маркус слегка поёрзал. Свет упал на его левую сторону, где было обожжено ухо.
— Маркус?