Юго-западный и Румынский фронты считались потрясенными «большевистской заразой» по причине их отдаленности от крупных столичных и фабрично-заводских центров. Поэтому еще с начала лета сюда начали съезжаться агенты Временного правительства, видные эсеры и меньшевики, вместе с иностранными представителями. Все били в одну точку — надо наступать. Все доказывали, что наступление — дело самое революционное, что оно необходимо для закрепления свободы, что нужно сделать одно последнее напряжение, после которого враг уже «покатится безостановочно» и т. д. С фронтов предусмотрительно удалили «затронутые большевизмом» части, сменив их «надежными», удалили (а кое-кого и арестовали) видных большевистских работников, а затем начали сосредоточивать огромное количество артиллерии и прочих технических средств.
Наступление замышлялось вопреки интересам пролетариата, крестьянства и самого фронта, потому что вело к новому бесполезному кровопролитию и затягивало войну. Замышлялось вопреки заявлению самих соглашателей от 14 марта о миролюбии свободного русского народа. Оно было вредно, потому что обнаруживало пред пролетариатом всего мира и в там числе перед германским и австрийским, который стоял напротив в солдатских же шинелях, захватнические цели «революционного» правительства России. Оно было заранее обречено на неудачу, потому что солдаты явно не хотели воевать, потому что половина всего фронта выносила резолюции о том, что полки не будут наступать. Да и те, что не выносили, потому что не могли еще ясно высказать большевистских лозунгов, были большевистскими. Но тем не менее, благодаря всем принятым военным и политическим мерам, солдат Юго-западного и Румынского фронта удалось поднять на новое кровопролитие. 19 июля наступление благодаря отлично организованной артиллерийской подготовке началось успешно. Было, захвачено много военной добычи, пленные. Но через несколько дней, когда германцы подбросили австрийцам кое-какие резервы, русские армии за Галичем наткнулись на упорное сопротивление. Этого было достаточно, чтобы искусственно вызванное боевое настроение рассеялось, как дым, и наступавшие армии в беспорядке покатились назад, отдавая не только все занятое, но и свое собственное, бросая и артиллерию и огромное войсковое имущество. Фронт был потрясен окончательно, и развал его начал развиваться со страшной быстротой несмотря на смертную казнь, введенную Керенским. Армия утратила окончательно свою боеспособность и перестала верить не только буржуазии, но и соглашателям, которые в глазах солдатской массы были нисколько не лучше буржуазии, а социалист Керенский оказывался даже хуже царского генерала Корнилова. Солдатские массы определенно потянули к большевикам, так как одни большевики оказывались правыми и одни большевики были теми, кому солдат не имел никаких оснований не верить.
Но наступление, даже неудачное, было тоже на-руку буржуазии, потому что позволило ей всю вину за неудачу взвалить на большевиков, которые своей агитацией против наступления будто бы «вонзили нож в спину армии». Против большевиков началась настоящая травля, а затем буржуазия, воспользовавшись июльскими днями, принялась за аресты и разгромы. Все большевистские газеты всюду были закрыты. На заводах, на квартирах производились обыски. Разыскивались оружие, деньги. Документы и большевистская литература в партийных комитетах беспощадно уничтожались.