Алену Дарлану становилось лучше. Адмирал, оставив свою супругу с сыном, вернулся в Виши 30 октября, общался с маршалом, дал оптимистический отчет о своем визите совету министров, переговорил также с Лавалем, дал интервью репортеру "Паризер Цайтунг". С 31 октября по 4 ноября он оставался в своей квартире, не принимая никого, кроме близких, разбирая свои бумаги и архивы, часть из которых уничтожил.
Наконец, 4 ноября вечером он получил из Алжира телеграмму, призывающую его к постели сына, положение которого осложнилось сердечной недостаточностью. Это все, что в ней говорилось. Телеграмма была подписана личным другом Дарлана адмиралом Фенаром. Одновременно говорилось, что врачи признали его безнадежным в ночь с 3 на 4 ноября. Прежде, чем снова покинуть Виши, адмирал распорядился о похоронах своего сына.
Утром 5-го он вылетел на предоставленном ему Лавалем самолете вместе со своим начальником штаба контр-адмиралом Бюффе. Под большим секретом самолет приземлился в Алжире в 18:35. Никто не проронил ни слова о его прибытии — тайна сохранялась полностью. В самом Алжире он некоторое время выжидал, затем появились слухи, что адмирал вернулся. Почему? Потому, что его сын был очень плох.
Занавес падаетОчень быстро адмирал вышел на первый план и начал сам вести переговоры о прекращении огня. Но он поступил неверно. До 8 ноября приказы были об открытии огня по первому агрессору, кто бы они ни был, и войска Северной Африки были полны решимости их выполнить, поскольку они были верны маршалу. Но в понимании многих начальников первыми агрессорами нужно было считать немцев. Другими словами, после того, как они вторглись в южную зону Франции с угрозой высадки, им больше не верили. Все упростилось — они разорвали условия перемирия, возобновили военные действия и ничего не оставалось, кроме как выступить против них. Все это значительно упрощало дело. С другой стороны, американцы ему сказали, если вас атакуют, мы придем вам на помощь, и все поверили тому, что они говорили. Однако имелись противоречия.
Теперь политика вступила в свои права.
Для "Свободной Франции" все это было неожиданно. Как полагали в Лондоне, генерал Жиро и адмирал Дарлан находятся в Алжире на своих постах. В штабе Эйзенхауэра считали, что вопрос должен быть решен, и что Эйзенхауэр согласился тщательно все разработать. Следовало удалить одного из двух людей, в руках которых находилось командование.
Было известно, что уже несколько месяцев назад генерал Жиро отстранился от всего. Этот отличный воин не был способен себя защищать, он ничего не знал о политических интригах, и он прекратил маневрирование, после одного или двух неудавшихся на него покушений. Для него больше вопросов не было.
Две смерти… и всеС тех пор, как в мире стали происходить убийства по политическим мотивам, никто уже этому не удивляется.
Адмирал Дарлан проиграл свою партию. Тщетно он приказывал своему подчиненному, который командовал флотом в Тулоне, уйти в Алжир. Этот последний допустил, чтобы немцы заминировали выход из крупнейшего порта Средиземноморья, полностью "сковал" флот, который находился под его командованием. Чуть позже французский флот был затоплен. Что оставалось Дарлану? Ничего и более чем ничего. Несколько разбросанных кораблей, ушедших из Касабланки, связанных в Александрии, Дакаре — всего лишь призрак флота. Полностью обескураженный адмирал не заботился больше по поводу тех, кто мог к нему прибыть и не предпринимал никаких мер предосторожности. Он чувствовал, что потерял сцену, на которой ранее он играл плохую роль. Высадка союзников в Северной Африке должна была кончиться трагически.
Около 14:30, 24 декабря 1942 г. черный автомобиль "Пежо-401" поднявшись по улице Мишле, остановился у тротуара неподалеку от "Летнего дворца". Из него вышел молодой человек, пожал руки трем другим пассажирам, зашел в небольшую церквушку, коротко помолился и отправился к решетке, окружающей дворец. Он задержался у ворот, переговорил сторожем, вошел и предъявил карточку посетителя на имя Морана и пожелал увидеть "господина адмирала Дарлана". Кстати, он уже приходил утром…