В принципе с этим трудно не согласиться. Но, помимо утилитарного подхода к образованию солдат, нивелирования солдатской массы и низведения ее до «малоразвитых» «детей»[133], нередко происходит прямое противопоставление «интеллигенции» и «простого» солдата, в котором последний выигрывает именно в силу своей неразвитости, воспринимающейся как синоним моральной чистоты и духовной возвышенности[134]. Вообще представление о солдате как об обладателе определенного набора нравственных качеств было распространено очень широко. Например, генерал-лейтенант Генерального штаба И. П. Маслов выделял верность клятве и слову, честолюбие, жажду славы, честь, великодушие как качества, присущие русскому солдату[135]. Лазаретный врач г. Харбина был убежден, что «наши солдатики – народ, рвущийся в бой и желающий успехов»[136]. Интересно проследить избирательность восприятия солдатской массы о. Митрофаном (Сребрянским). «Солдаты на стоянках резвятся, как дети, кувыркаются, рвут цветы, траву. <…> Никто из них не скучает»[137], – пишет он в июне 1904 г. «Бесхитростность, простодушие, вера и сила, сила могучая, не падающая, не теряющаяся при напастях, а идущая все вперед и вперед. <…> Я <…> теперь в восхищении от их терпения, безропотности»[138]. «На станции Юрти встретили санитарный поезд. <…> Кто без ноги, кто без руки, у кого обвязана голова и пр. – но все имеют бодрый вид»[139]. «Все и все устали, не спали, и все-таки везде смех, шутки, прибаутки – что за люди наши солдаты?»[140]
В августе восторженная уверенность в непоколебимости солдатского духа несколько потускнела: «…погонов нет ни у кого, ни шинелей, ни сумок, ни белья: что на себе только, остальное бросили на позиции при отступлении <…> лица бледны». И все же: «Уныния не заметно: идут, шутят, шагают под проливным дождем. <…> Истинные герои!»[141] «И завет воинский “Сам погибай, а товарища выручай”, не рассуждая. <…> Да, жив еще дух Христов и дух истинного товарищества между нашими воинами!»[142] И через несколько дней: «…взглянул я на них: кровь, воспаленные глаза, бледные лица, раны, стонут. <…> Крики, брань: обоз каждой части хочет пройти вперед и потому старается сбить соседний»[143]. Неохотно расставаясь с образом героя-воина, о. Сребрянский и дальше будет говорить о спокойствии, мужестве, безропотности солдат, но о героизме, желании воевать – гораздо реже.
Стереотипно-идеализированный взгляд на личность солдата был характерен не только для о. Сребрянского, это – общее в большинстве воспоминаний, заметок и рассказов о войне, публиковавшихся в «Вестнике военного духовенства». Даже для о. Шавельского, отличавшегося куда большим скептицизмом, чем о. Митрофан (Сребрянский), который помещает в «Вестнике» прямо-таки идиллическую картинку резвящихся, поющих и танцующих солдат[144].
Стереотип восприятия личности бойца отразился не только в прямых оценках, но и в подходах к составлению проповедей, назидательного чтения, пропагандистских изданий. Чаще всего и в церковных изданиях, и в пропагандистских листках и брошюрах, составлявшихся военными, использовались исторические примеры, описания подвигов именно самопожертвования, храбрости, находчивости, товарищества и т. д. Из качеств, присущих отдельному бойцу, большинство авторов выделяли патриотизм, религиозность и желание воевать.
В этом плане интересны рассуждения военных специалистов и психологов. И те и другие полагали, что религиозность присуща армии в очень большой степени и при создании мотивации использование религиозного мотива должно стоять на первом месте, даже по сравнению с идеями защиты царя и Отечества. Причем само понятие патриотизма и защиты Отечества неразрывно связывалось с защитой православия и религиозностью войск[145]. Именно к идеалам православия апеллировали военные специалисты, составляя «Памятки» для солдат[146].
Совсем не так оптимистично смотрело на этот вопрос само духовенство. На братском собрании в начале апреля 1904 г., помимо общей неразвитости паствы, отмечалась ее непросвещенность в делах веры: «Русский солдат – вообще дитя в деле веры и сильно нуждается в <…> попечительном надзоре и всестороннем руководстве. <…> Младенец в деле веры, русский солдат нуждается в систематическом воспитании религиозном. Он поступает на службу, не умея сознательно положить на себя крестное знамение, нередко в течение своей жизни не бывавши на исповеди, даже не бывавши в церкви!»[147] Речь шла также и о равнодушии к вере: «…среди них возможны люди нерадивые о своем спасении, невнимательные к слову Божию, нечувствительные ни к каким убеждениям, беспечные и рассеянные, наконец, просто неспособные к самостоятельному анализу своего душевного состояния или не умеющие точно выразить и ясно формулировать свою мысль»[148].
133
Несмотря на то, что социальный состав армии очень неоднороден, большинство священников видит в солдатах исключительно вчерашних крестьян, с их (тоже гипотетическими) крестьянскими интересами и складом характера.
134
Это противопоставление возникает неслучайно и именно в 1905 г. Причиной его, очевидно, становится рост общественного движения и негативизм, источником которого видится прежде всего интеллигенция со своими «умными» вопросами.
135
136
137
139
Там же. С. 32–33. И без комментариев остается то, что в эшелоне два вагона с душевнобольными солдатами. См.: С. 45.
144
Из боевой жизни 33-го Восточно-Сибирского стрелкового полка // Вестник военного духовенства. 1905. № 9. С. 522–523.
145
См., например:
146
Как православный русский воин должен готовиться к бою. [Б. м.]: [Б. и.], 1904;