Условия здесь были жуткими. Камеры набиты людьми до отказа. Многие не имея возможности повернуться или встать, валялись на полу. Параши, имевшиеся в камерах, переполнялись, и постоянная вонь не покидала… Кормили плохо, хотя и чуть лучше, чем на этапе.
Конечно, при поступлении в пересыльную тюрьму опять повторились обыски, сверка личности каждого заключенного с сопроводительными пакетами. Чувствовалось, что охрана тюрьмы готова к любым издевательствам, что обусловливалось невиданным переполнением тюремных камер. Всем было не только морально, но и физически очень тяжело. Иногда к некоторым заключенным даже приходилось вызывать в камеру врача. Хотя можно с ответственностью сказать, что это были не медики, принесшие клятву Гиппократа. Они были грубы, жестоки и не проявляли никакого внимания к тем заключенным, к которым их вызывали.
В ужасных условиях шли дни пребывания в пересыльной тюрьме. Изредка из камеры вызывали отдельных заключенных для направления в какой-то лагерь. Все ждали с нетерпением своей очереди. Понятно, что общение между сокамерниками было сдержанным, или даже натянутым. Это объяснялось не плохим отношением друг к другу, а невыносимыми условиями. Все были в возбужденном, нервном состоянии. Конечно, почти никто не говорил, за что был арестован и к чему приговорен. Вообще о каких-либо беседах не могло быть и речи.
Неожиданно настал долгожданный день, когда дверь в камеру с шумом открылась. Стояло несколько человек из охраны. У каждого в руках была пачка пакетов, и по ним поименно вызывались заключенные.
Гуревич услышал свою фамилию со словами: «Приговорен "Особым совещанием" по ст. 58-1а к 20 годам ИТЛ». Опять конвой с лающими собаками, ставший уже привычным, опять нелегкий путь с теми же командами, вновь на каком-то полустанке, размещаемся по товарным вагонам.
И на этот раз вагоны были переполнены и те же условия размещения. Однако, невольно приходилось задумываться, а что ждет впереди?
На этот раз, после прибытия и выгрузки из вагона, колона заключенных дальше должна была следовать пешком до колонии. По пути снега было еще больше, а холод пронизывал до костей, стоял сильный мороз.
Двигались медленно, изредка останавливались, чтобы немного передохнуть, команды «Ложись!», которой подвергались в Горьком, не последовало ни разу. Помимо воли, думалось: куда ведут, что за лагерь, неужели здесь будут вечные сильные морозы?
Наконец остановились у больших ворот. По внешнему виду лагерь представлял собой большую территорию, огороженную высоким забором из колючей проволоки. Виднелись над забором вышки с часовыми. За забором — длинные бараки.
Стоять пришлось недолго. Вскоре ворота открылись, Гуревич, в числе других заключенных был препровожден в большой барак. Здесь пришлось ждать, пока каждого не подзывали к окошкам. В первые минуты это очень удивило, как и то, что в передней части барака, на некотором расстоянии от перегородки, передвигались мужчины в бушлатах, валенках и теплых шапках. Они проводили «осмотр» личных вещей. Многое из мешков или чемоданов, скромных по виду, тут же исчезало, и навсегда. Уголовники, которые содержались в этом лагере, продолжая привычную им деятельность, грабили. По всему было видно, что из лагерного начальства никто не интересуется их действиями и не мешает им.
После того, как все прошли очередную проверку, оставшиеся после ограбления вещи и все, что было надето, упаковали с составлением описи и оставили у проверявших надзирателей, повели в баню. Потом выдали брюки, портянки, валенки и теплые шапки и проводили в пустой барак.
Всем заключенным было неудобно в этих выданных довольно тяжелых большого размера бушлатах и стеганых ватных брюках, которые плохо держались на поясе. На бушлатах и куртках на рукавах были номера. При выводе на работу на вахте всех вызывали не по фамилии, а по номерам.
В столовой выдали алюминиевые кружки, которые можно было взять с собой в барак, и ложки, изготовленные тоже из простого металла. Есть очень хотелось, но вкус щей, как и каши не привлекал, однако, все съели с большим удовольствием. Обед закончился совершенно непонятным эрзац кофе.
Настал долгожданный вызов к начальству. Гуревича принял старший лейтенант, начальник лагерного подразделения ПГС. Просматривая вынутые из именного пакета документы, он поднял голову и направил довольно внимательный взгляд. После некоторого молчания сказал: