Колонна ушла в сторону заставы, несколько грузовиков остались за холмом, откуда доносились гортанные команды.
— Подбирают своих! — сказал Петр, — почин дороже денег, а? Сейчас идут фронтовые войска, завтра здесь будут тылы, найдут нас сразу. Ты, это, если немцы меня не застрелят, не оставляй живым, ладно? Степан молча кивнул, глянул на верхушки деревьев, озаренные лучами солнца. Начинался жаркий летний день. Гул боя со стороны заставы затих, слышались лишь редкие винтовочные выстрелы.
— Дай водки!
Петр сделал несколько глотков, благодарно моргнул, закрыл глаза:
— Буду спать!
Степан лежал, вдыхая запах травы, голодный, усталый, отупевший от стремительных событий, перевернувших его душу и жизнь. Два часа назад началась война, весь холмик залит кровью, на заставе льется кровь, здесь, рядом, тоже кровь! Петр медленно умирает… Что в Москве? В остальном мире? Есть ли на свете что-либо, кроме этого леса, наполненного смертью? Он уткнул нос в траву, сквозь тяжелый сон слышал, как стонет Петр, потом все затихло. Проснулся от тихих скрипучих звуков, как-будто кто-то рядом дергал одну струну скрипки, издавая одну и ту же короткую мелодию.
С трудом приоткрыл налитые сном веки. В нескольких метрах от этого лесного логова ярко светило солнце, в двухстах метрах отсюда по дороге бесконечной желто-зеленой гусеницей ползли чужие войска: танки, бронетранспортеры, самоходные и прицепные орудия, грузовики, мотоциклисты.
Тихонько ныла длинная рана на лбу. Перевязка, которую вчера сделал Петр, засохла жесткой коркой, как железным обручем сдавливала голову.
В ушах звенели неприятные колокольчики, во рту пересохло, мучительно хотелось есть. Он медленно перевел взгляд на Джека. Пес лежал с другой стороны Петра, положив морду на лапы, тихонько скулил, как испорченная скрипка, издавая тонкие разорванные звуки. Так плачет в степи заяц, почуяв смерть.
Степан приподнялся. Петр лежал вытянувшись во весь рост, слегка раскинув ноги. На зеленых галифе и на сапогах засохли пятна крови. Левая рука прижата к ране на животе, правая сжата в кулак, вытянута вдоль тела.
Степан долго смотрел в спокойное пожелтевшее лицо Петра, не решаясь нарушить тишину. От страшной догадки бешено заколотилось сердце, страх волной прокатился по телу.
Зажав вспотевшими руками лицо, по которому градом катился пот, дрожа в нервном ознобе, он заплакал, потом замолк. Почувствовал дыхание в лицо, сквозь пелену в глазах совсем рядом увидел добрую встревоженную морду Джека, рукой прижал его к себе, чувствуя как часто вздрагивает собака, уставшая от голода и непонятных страшных событий.
— Ну, что друг, — прошептал в высокое тонкое ухо Джека, — нету Петра, остались мы вдвоем? Жить будем аль помирать будем?
Собака ласково шевельнула хвостом, радуясь знакомому голосу, прижалась к нему всем телом. Степан поднял голову, прислушался. Тихо! На заставе все тихо… Охватив голову правой рукой, прижав к себе Джека левой, он лежал весь день, боясь взглянуть на Петра, слушал непрерывный рев самолетов над головой, гул моторов на дороге, по которой непрерывным потоком на Восток шли немецкие войска.
Наступила ночь. Дрожа от холода и нервного озноба, Степан всматривался в ночной угрожающий лес, о чем-то думал. Потом вытащил пистолет из кобуры на поясе Петра, сунул за пазуху, взял Петра на руки, через болотце пошел прямо к южной стороне холма.
Задыхаясь, вскарабкался по крутому склону, раздвинул кустарник, втащил Петра в нору, зажег валявшийся там карманный фонарик, уложил его вдоль дальней стенки, сложил руки на груди, еще раз глянул в лицо, провел ладонью по густым русым волосам, спадавшим на лоб, затянул разрезанную гимнастерку.
Потом словно в забытье сидел, прижав колени к подбородку и охватив их руками, смотрел в темноту за пещерой. Глянул на часы. Полночь. В это время вчера они с Петром говорили о войне. Война пришла; и ушла дальше, на Восток. Там сейчас идет война!
— Прощай, Петя, друг! — он стал на колени, прижался лицом к груди Петра, — спасибо за добрый совет. Я теперь снова Степан Дронов. Оставлю тебя, иду на Восток, к своим. А потом вернусь, как обещал, навещу твою могилку. Лопаты нет, копать нечем. Прости, Петя, вот и пригодилась твоя пещера! Здесь тебя никто не найдет. прощай!
Он вылез из пещеры, долго сидел на камне у входа, в полузабытье. Потом очнулся, еще раз глянул на Петра, насобирал камней, заложил вход в пещеру, тесаком накопал глины, толстым слоем залепил все щели между камнями, сверху присыпал песком, сучьями, листьями. Вход в пещеру исчез бесследно. Он взобрался на вершину холма, в двух метрах под собой чувствуя пещеру и Петра, который смотрит вверх закрытыми глазами. От деревьев на вершине холма и вдоль обрыва остались лишь обрубки, белевшие по всему холму как странный карликовый лес.