У дерева метался и рвался Бетховен. Ноги его были спутаны, и он не мог бить ими… Но он орал так громко, как мог. Прямо перед ним ревел граммофон, как нечистый дух, надседаясь в шипе и свисте.
Вокруг граммофона стояли незнакомые солдаты, приседая от потехи и хохоча во всё горло.
Старуха недовольно, но робко шипела. Дети проснулись и таращили глаза; подняв брезент, смотрели с восторгом и испугом. Поросята громко хрюкали.
Бабка-Малый наступал на смуглого, низенького, похожего на цыгана драгуна и кричал:
— Прекрати, прекрати, драгун паршивый, над животным издеваться!
— Не твоё животное, — отвечал драгун и, обернувшись, увидел, что Коршунов проснулся. — Коршунов, это я тебе сюрпризом. Мы вас сменять приехали, а вы спите. Я думаю: дай разведу машинку потихоньку, а она не умеет потихоньку. Погляди, твоё животное вприсядку пляшет…
Бетховен, протестуя, завывал из последних сил. Глаза его налились кровью. Он плевал пеной в чёрную пасть неумолимого граммофона, но машина неистовствовала. Машина хотела перекричать и людей, и лошадей.
Тут Коршунов одним ударом приклада разбил граммофонную пластинку и, толкнув ногой побеждённый, замолчавший ящик, подошёл вплотную к драгуну. Лицо его было серо, как рассветный лес. Заспанные глаза его медленно поднимались на драгуна.
Он взял его за винтовочный ремень и сказал:
— Не расходись, Франтов. Не расходись. Давно ли ты позабыл Тирульское болото? А? Жёлтый портсигар забыл?
Франтов стал таким же серым, как Коршунов. Руки его дрожали, но он не сказал ни слова.
— Драться я с тобой здесь не буду, — продолжал Коршунов, — да и пачкаться об тебя не хочу. Уходи к лесному папаше — подальше, но знай, брат, — счастье твоё, что тебе пост заступать, а то поплясал бы ты мне не хуже Бетховена.
Тут он выпустил ремень Франтова, и драгун, съёжившись, пошёл через лес по тропинке со всеми товарищами. Вслед им закричали дети из телеги:
— Поросёнка унесли!.. Поросёнка…
Коршунов хлопнул себя по сапогу.
— Ишь, мазурье!
И стал седлать Бетховена…
III
— Откуда у тебя на драгуна злость такая? — спросил Бабка-Малый.
— Да эта история недолга, — усмехнулся Коршунов. — Раз в Тирульском болоте послали на разведку драгун. Немцы их в болоте окружили, перебили часть, часть пришла назад, оружие растеряли… Ну, что тут поделаешь? Послали наш эскадрон на другой день выбивать немцев из лесу. Ползли мы, ползли, смотрели, смотрели — как на столе видно, как удирали драгуны: тут винтовка брошена, там — другая, там — третья, платки, фуражки, шпоры и портсигар жёлтый, — оказывается, этого Франтова. А немцев не было никаких. Они в темноте сами в себя палили и в коз диких, что ворошились у проволоки. Коз там сколько хочешь, и набили они их штук десять. А вместо блокгауза там старая колода… Вот так случай… Ну, как вернулись мы — так и посыпали драгун перцем. Портсигар и сейчас у меня.
Он вынул из кармана обыкновенный жёлтый портсигар, на котором был нарисован драгунский погон и расписка: Франтов.
— Где же я был тогда, — спросил Бабка-Малый, — что я этого случая не знаю?
— А ты был ранен тогда и в лазарете лежал… С той поры Франтов и портит жизнь мне, где встретимся. Ну, а мне что? Я всегда его могу этим портсигаром защемить.
Так разговаривая, они вернулись в эскадрон.
В тот же вечер два эскадрона поехали на левый фланг прикрывать отступление.
Когда они прибыли к месту, куда их посылал приказ, там было темно и тихо. Разбитая пехота отступала группами и уходила через болота, вяло отстреливаясь. Впереди горели какие-то одинокие сараи и дома, весело потрескивая. Сожжённый автомобиль лежал у самой станции на боку, на столбах висели обрывки телеграфной проволоки. Немцы обходили лесом…
Ночь опускалась мрачная и нехорошая. Нужно было уезжать. Лес не пускал к себе — и никаких. Сквозь кусты нельзя было пробраться. В них уже прятались немецкие разведчики. Узкая дорога рядом с железнодорожной насыпью обрывалась то в громадные песчаные ямы, то в бесконечное, непроходимое болото.
— Завели, — говорили гусары, — ни дна тебе, ни покрышки…
Выхода не было. Тут солдаты зароптали и полезли на насыпь. С большим трудом нашли место, где можно пройти прямо на рельсы. Дальше пошли по рельсам. Лошади стали сейчас же спотыкаться о шпалы. По обе стороны насыпи лежали обрывы такой глубины, что целую страну можно было сбросить туда.