Утром 11 ноября борьба между французами и союзниками была прекращена повсеместно.
Но обошлась она недешево. С французской стороны было убито и ранено 3 тысячи человек. Что касается флота, то многие суда были потоплены или получили непоправимые повреждения: крейсер "Примоге", эскадренные миноносцы "Альбатрос", "Эпервье", "Милан", семь миноносцев, десять подводных лодок, большое количество мелких судов, сторожевых патрульных кораблей, кораблей-конвоиров, так же как и множество грузовых судов. Кроме того, был сильно поврежден линкор "Жан Барт"; две подводные лодки достигли Тулона, где они вскоре были потоплены. Наконец, из 168 самолетов, базировавшихся в Марокко и Алжире, 135 были уничтожены на аэродромах или в бою. Союзники со своей стороны потеряли больше 3 тысяч убитыми, ранеными, пропавшими без вести. Английский флот потерял два эскадренных миноносца "Брок" и "Малкольм", два корабля-конвоира, "Уолней" и "Хартланд", и много транспортных судов. В американском флоте линкор "Массачусетс", крейсеры "Уичита" и "Бруклин", эскадренные миноносцы "Мэрфи" и "Ладлоу" были серьезно повреждены; не менее сотни мелких судов, используемых для высадки войск, были уничтожены в море или около берега, сбито 70 самолетов.
Когда затихли бессмысленные бои, я первым делом постарался связаться с Французской Северной Африкой. 9 ноября, во второй половине дня, я пригласил к себе адмирала Старка. Он явился с глазами, полными слез, еще не остывший от волнения, которое, по его словам, вызвал мой призыв, передававшийся накануне по радио, но еще более взволнованный боями между французами и американцами, чего он никак не ожидал. "Эйзенхауэр тоже удивлен и опечален", - заявил адмирал. "Мне хотелось бы, - сказал я ему, - послать в Алжир миссию. Прошу правительство Соединенных Штатов принять все необходимые меры, чтобы миссия смогла достичь места своего назначения". Старк пообещал мне свое содействие. На следующий день я написал Черчиллю, прося его обратиться с соответствующим ходатайством к Рузвельту. Я назначил в состав миссии Плевена, Бийотта{32}, д'Астье и Френэ, которые должны были выехать по первому же знаку.
11 ноября состоялось уже давно намечавшееся широкое собрание "французов Великобритании". Никогда еще стены Альберт-холла не видали такого множества народа. Очевидно, мысль о Северной Африке владела всеми умами. Наблюдая и слушая, я чувствовал, как под внешней набью ликования умы раздирает одновременно и радость и тревога. Ясно, что люди хотят единства и не могут избавиться от мысли, как бы де Голль и Сражающаяся Франция не были вовлечены в какую-нибудь сомнительную аферу. И когда откуда-то с галерки некий генерал в отставке, бежавший из Франции в Англию, крикнул с места, заклиная меня подчиниться Жиро, беднягу тут же схватили до крайности возбужденные люди, потащили прочь и выставили из зала под дружные крики одобрения.
В своей речи я подчеркиваю, какова наша цель в связи с происходящими и могущими произойти событиями. Сделал я это в достаточно умеренных тонах, чтобы не закрыть дверей перед людьми доброй воли, но достаточно определенно, чтобы каждый понял, что сказанное будет претворено в жизнь.
Для начала я приветствую новую фазу войны, когда после стольких отступлений чаша весов наконец-то склоняется к силам свободы. Я заявляю, что по-прежнему в центре драмы была и остается Франция. Потом, призывая к единству, я провозглашаю: "Франция! Это значит - единая нация, единая территория, единый закон!" И показываю, как наш народ, рассеянный катастрофой, сплачивается в Сопротивление и что именно Сражающаяся Франция, а не какая-либо другая сила направляет и организует национальное движение.
"Французское единение, - говорю я, - скреплено кровью французов, тех, что никогда не признавали перемирия, тех, что и после Ретонды{33} продолжают погибать за Францию. Центром, вокруг коего вновь воссоздается единство, являемся мы, Франция, которая сражается. Нации, упрятанной за тюремную решетку, мы с первого дня предлагаем борьбу и свет, и вот почему нация денно и нощно голосует за Сражающуюся Францию... Вот почему мы рассчитываем объединить весь наш народ и все наши территории... Вот почему мы не допускаем, чтобы кто-либо смел подрывать единую битву за родину параллельными выступлениями, другими словами - выступлениями обособленными; но воля нации, которая выражается сейчас пусть еще глухо, но мощно, сумеет с ними справиться. Вот почему Французский национальный комитет говорит от имени Франции, когда он просит у всех содействия, чтобы вырвать из рук врага и Виши нашу страну, порабощенную ими страну, чтобы восстановить полностью французские свободы и законы республики". Я заканчиваю призывом: "Общая борьба за общую родину!"
Присутствующие прекрасно поняли, что в начавшейся трудной партии я готов объединиться со всеми достойными людьми, но что я никогда, ни на йоту не отступлю от того, что раз навсегда принял на себя. Громкими возгласами это собрание французов выражает свое одобрение. Позже я смогу убедиться в том, что союзники восприняли это совсем иначе. Их руководители и глашатаи, вздыхая и укоризненно покачивая головой, будут порицать нас за нашу "прямолинейность".
Сами они были менее требовательны. Конечно, американцы, на которых равнялись англичане, были удивлены и раздосадованы неудачей Жиро. Но коль скоро Эйзенхауэр не нашел иного способа положить конец сопротивлению, как договориться с Дарланом, что ж, Америка, значит, будет теперь делать дела с Дарланом. 10 ноября генерал Кларк, получив сообщение об изданном адмиралом Дарланом приказе "прекратить огонь", заявил тоном победителя, дающего предписания побежденному, что в этих условиях "все гражданские и военные власти будут по-прежнему выполнять свои функции".
13 ноября Ногес, Шатель, Бержере объединились вокруг Дарлана. Они сообща решили, что адмирал Дарлан будет верховным комиссаром Северной Африки. Вскоре ему подчинился и Буассон. Жиро, которого в равной мере сторонились как вишисты, так и "голлисты", поспешил сделать то же самое, за что и был назначен главнокомандующим войсками.
15 ноября Дарлан объявил обо всех этих мероприятиях и уверил, что все делалось "от имени маршала".
Поскольку сами источники их власти были достаточно грязны, требовалось придать ей видимость законности. Поэтому-то было объявлено, что Ногес, получив от маршала в период недолгого заключение Дарлана полномочия на власть, передал их адмиралу и что последний тем самым вновь восстанавливается на своем посту. Но вся эта казуистика уже никого не устраивала, даже наименее щепетильных людей. На самом же деле после бурных совещаний, где, по имеющимся у нас сведениям, Вейган и адмирал Офан заклинали маршала Петена одобрить приказ о "прекращении огня", тогда как Лаваль требовал, наоборот, осудить это решение, маршал встал на сторону последнего. В речах и по радио он громко негодовал против "измены" своих проконсулов. Он заявил, что "Дарлан не справился со своей миссией". Он велел также опубликовать письмо, написанное ему генералом Жиро 4 мая, где тот клялся честью никогда не противоречить ни политике Петена, ни политике Лаваля. Он довел до всеобщего сведения, что отныне сам берет на себя командование французскими армиями. Он вновь подтвердил свой приказ воевать с англичанами и американцами и открыть путь войскам держав оси.
1 декабря адмирал Платон, министр маршала, которому он поручил "координацию военных действий трех видов оружия", обращается по радио к алжирским войскам и заявляет: "Во Франции и только во Франции после стольких испытаний маршал и его правительство возродят национальную армию... Франция отвоюет Африку. И вы увидите тогда, как будут удирать изменники в иностранном обозе".