В этом качестве я и начал необходимые переговоры с британским премьер-министром и с министерством иностранных дел. Переговоры начались с меморандума, который был направлен мною 26 июня Черчиллю и лорду Галифаксу. Переговоры завершились 7 августа 1940 подписанием соглашения. Некоторые статьи соглашения, на которых я настаивал, вызвали довольно щекотливую дискуссию между представителем союзников Стрэнгом и нашим представителем, профессором Рене Кассеном{118}.
Считая, что не исключена возможность, что превратности войны заставят Англию заключить компромиссный мир, а также учитывая, что англичане могут, чего доброго, польститься на то или иное из наших заморских владений, я настаивал на том, чтобы Великобритания гарантировала восстановление границ метрополии и Французской колониальной империи. Англичане согласились в конечном счете обещать "полное восстановление независимости и величия Франции", но не взяли на себя никаких обязательств относительно нашей территориальной неприкосновенности. Хотя я и был убежден, что руководство общими военными операциями на суше, на море и в воздухе, естественно, должно осуществляться английскими военачальниками, принимая во внимание соотношение сил, я оставил за собой при всех обстоятельствах "верховное командование" французскими силами, признавая лишь "общие директивы английского командования". Так был установлен чисто национальный характер этих сил. Кроме того, я настоял на оговорке - не без возражений со стороны англичан, - что ни в коем случае добровольцы "не обратят своего оружия против Франции". Это не означало, что они не должны были никогда сражаться с французами. Увы! Нужно было предвидеть как раз обратное, поскольку Виши было только Виши, а отнюдь не Франция. Но эта оговорка должна была гарантировать, что наша армия, ведя военные действия совместно с союзниками, не нанесет ущерба национальному достоянию Франции, а также ее интересам.
Хотя расходы по вооружению сил "Свободной Франции" временно брало на себя английское правительство, ибо вначале мы не располагали никакими средствами, я настоял на том, чтобы было оговорено, что речь идет лишь об авансе, который будет возмещен впоследствии, учитывая поставки с нашей стороны. И действительно, этот долг был полностью возвращен еще в ходе войны, так что в конечном счете вооруженные силы "Свободной Франции" ни в коей мере не находились на иждивении у Англии.
Наконец, несмотря на страстное стремление к увеличению тоннажа торгового флота, страсть, которой - вполне законно! - были охвачены англичане, мы не без труда добились их согласия на то, чтобы между английскими и французскими силами была установлена "постоянная связь" для урегулирования вопросов об "использовании французских торговых судов и их команд".
Этот документ был подписан мной и Черчиллем в Чекерсе. Соглашение от 7 августа имело для "Свободной Франции" немаловажное значение не только потому, что избавляло нас в ближайшем будущем от материальных затруднений, но также и потому, что британские власти, имевшие отныне официальную базу для взаимоотношений с нами, теперь без колебания оказывали нам помощь. Но главное, весь мир узнал, что, несмотря на все препятствия, заложены основы франко-британского сотрудничества. Это не замедлило сказаться на отношении к нам некоторых территорий Французской империи и французов, проживавших за границей. Кроме того, другие государства, видя, что Великобритания признала "Свободную Францию", сделали некоторые шаги нам навстречу. Это относилось в первую очередь к правительствам, нашедшим свое убежище в Англии. Конечно, их возможности были чрезвычайно ограниченны, но зато они сохранили свое международное представительство и международное влияние.
Ибо каждая европейская страна, подвергшаяся вторжению гитлеровских армий, спасла на свободной земле свою независимость и суверенитет. Также поступили и те страны, территории которых были впоследствии оккупированы Германией и Италией. Ни одно правительство не согласилось надеть ярмо захватчика, ни одно, за исключением лишь правительства, объявившего себя правительством Франции и имевшего в своем распоряжении обширную империю, охраняемую крупными вооруженными силами, и один из сильнейших флотов мира!
В июне, когда одна катастрофа следовала за другой, на землю Великобритании ступили монархи и министры Норвегии, Голландии, Люксембурга, затем президент Польской республики и польские министры и некоторое время спустя - бельгийский кабинет. Англия гостеприимно принимала у себя представителей этих правительств в изгнании, руководствуясь чувством великодушия, смешанного с расчетом. Как бы ни были они теперь бедны, многие из них привезли золото и валюту своих банков. У голландцев была Индонезия и значительный флот, у бельгийцев -Конго, у поляков - небольшая армия, у норвежцев - многочисленные торговые суда, у чехов, или, вернее, у Бенеша{119}, - информационная сеть в Центральной и Восточной Европе и активные связи в США. Помимо всего прочего, Англии, заботившейся о своем престиже, было лестно выступить в роли последнего оплота рушившегося старого мира.
Для этих изгнанников "Свободная Франция"{120}, не имевшая ничего, была особенной. Более всего она привлекала к себе внимание несчастных поляков и чехов, имевших наибольшие основания для беспокойства. Мы, сохранившие верность традициям Франции, олицетворяли для них надежду, и их симпатии были всецело на нашей стороне. В частности, Сикорский{121} и Бенеш, несмотря на всю их подозрительность, возникшую вследствие интриг и обид, которые усугубляли их несчастье, установили со мной прочную и постоянную связь. Может быть, лишь в этот страшный период я понял по-настоящему, чем является Франция для всего мира.
В то время как мы стремились вывести "Свободную Францию" на международную арену, я пытался создать зачатки власти и администрации. Было бы смешно, если бы я, почти никому не известный и полностью лишенный средств, провозгласил в качестве "правительства" тот элементарный аппарат, который я создавал. К тому же, несмотря на то, что я был убежден, что правительство Виши будет катиться по наклонной плоскости вплоть до своего окончательного падения, несмотря на то, что я заявил о незаконности правительства, находящегося в зависимости от врага, я хотел сохранить возможность для смены власти во время войны, если когда-нибудь представится для этого случай. Поэтому я весьма остерегался что-либо создавать даже на словах, так как это могло помешать возрождению государства. Я лишь призывал представителей властей Французской империи объединиться для ее защиты. Затем, когда стало известно об их отказе, я решил при первой же возможности создать всего-навсего "Национальный комитет".
Теперь было необходимо, чтобы достаточно влиятельные лица оказали мне поддержку. В первые дни некоторые оптимисты считали, что таких окажется немало. Ежечасно сообщалось о проезде через Лиссабон или о высадке в Ливерпуле такого-то выдающегося политического деятеля, известного генерала, академика. Но вскоре поступало опровержение. В самом Лондоне влиятельные французы, находившиеся здесь на службе или случайно, за редким исключением, не примкнули к "Свободной Франции". Многие выехали во Францию, другие остались в Англии, заявив о своей верности правительству Виши. Что касается тех, кто выступил против капитуляции, то одни отправились в Англию или США, другие поступили на службу английского или американского правительства. Очень мало выдающихся людей становилось под мое знамя.
"Вы правы! - говорил мне, например, Корбэн, французский посол. - Я, посвятивший лучшие годы своей служебной карьеры делу франко-британского союза, открыто заявил о своем решении, подав в отставку на следующий день после вашего воззвания. Но я старый чиновник. В течение сорока лет я живу и действую по заведенному образцу. Быть в оппозиции - свыше моих сил!"
"Вы неправы, - писал мне Жан Монне, - создавая организацию, о которой во Франции могут подумать, что она родилась под покровительством Англии... Я полностью разделяю вашу решимость помешать Франции выйти из борьбы... Но не из Лондона должны осуществляться усилия к возрождению..."