И это при обильных продовольственных поставках союзников. А если бы их не было? Собственно, о том, что было бы, если бы союзных поставок не было, достаточно ясно говорят некоторые цифры и факты о состоянии советского сельского хозяйства. Так, поголовье крупного рогатого скота к началу 1941 г. не достигало уровня 1916 г. (третий год Первой мировой войны и канун революции, если кто забыл), а своим хлебом страну — до официального начала массовой мобилизации в армию мужиков, тракторов, лошадей и грузовиков — сельское хозяйство тоже обеспечить не могло.[51]
С началом войны, естественно, стало еще хуже: сибирские колхозники в 1942–1943 гг. получали на трудодень 240 г хлеба, члены их семей — 60–70 г (почти вдвое меньше, чем минимальный паек ленинградца в худшие дни блокады — 125 г. — Д. В.) (и это, добавляет цитируемый мною автор, по официальной статистике, фактически дела были еще хуже). Урожайность в Сибири составляла 4–5 ц/га, в степных районах — 2–3 ц/га.[52] Что касается скота, то за 1942–1944 гг. поголовье крупного рогатого скота упало в полтора раза, овец — почти на четверть, свиней — более чем в 2,5 раза.[53] А в Новосибирской области еще в мирное время (с октября 1940 г. по май 1941 г.) пало 35 000 лошадей, 21 400 голов крупного рогатого скота, 104 400 свиней.[54]
Вот и объяснение того, почему не напали на вчерашних союзников: а кто бы нас в таком случае кормил? Объяснение не единственное, но о других причинах речь впереди. Летом 1946 г. (19 июля) Берия пишет в дневнике: «Голод как в 1933 г. мы не получим, но горя нахлебаемся. Думали отменять пайки, а придется урезать» (3. С. 26). А вот через два месяца, 17 сентября: «Голод будет, цены повышаем» (3. С. 27). Это — в мирное время, когда промышленность уже производила не только танки, но и тракторы, а мужчины, грузовики и лошади возвращались из армии. Зато поставки из США по ленд-лизу прекратились. А если бы война с союзниками? Ни тебе тракторов, грузовиков и мужиков, ни союзных поставок!
Разумеется, Берия в дневнике не находит ни одного доброго слова для союзников вообще и, в частности, не вспоминает о продовольственных поставках, которые спасли всю страну от участи блокадного Ленинграда, зато он (как и комментатор) немало упрекает англо-американцев в неоткрытии второго фронта. Ну вот хотя бы (2. С. 59–60): «Англосаксы поняли, что Гитлер увяз в России прочно, и теперь начинается война на взаимное истощение Германии и России». Это кремлевский [комментарий к дневникам Берия от июня 1942 г. А вот в апреле 1943 г. сам Берия пишет: «Какой второй фронт! Союзники теперь будут тянуть до последнего. Им надо нас помотать и немцев тоже помотать. Для взаимного истощения» (2. С. 108).
Ладно, пусть так, но разве мы не видели, как двумя-тремя-четырьмя годами ранее так же рассуждали сами Сталин, Берия и прочие руководители СССР: пусть капиталисты друг другу морду бьют, а мы посмотрим, силы накопим… Теперь англосаксы вернули Сталину его же подачу, только и всего. «Пусть социалисты друг другу морду бьют, а мы посмотрим, силы накопим».
Насчет «социалистов» — не оговорка. Тоталитарный социализм Гитлера отличался от своего советского собрата только тем, что у промышленников не отбирали заводы, а всего лишь ставили их под жесткий государственный контроль: каждому предприятию указывалось, что производить, кому и по каким ценам продавать, что, по каким ценам и у кого покупать и т. д. И за труды нацистское государство оставляло, например, Круппу 6 % прибыли, а 94 % забирало себе. И чем это принципиально отличается от плановой экономической системы СССР? «Вы социализируете заводы и фабрики, а мы социализируем людей» — так сказал Риббентроп Сталину во время второго визита в Москву 27–28 сентября 1939 г. (это когда был подписан «Договор о дружбе и границе»).
Но вернемся к проблемам отношений с союзниками в годы войны. Вот запись от 17 ноября 1943 г.: «По сводкам, в Америке ежегодно выпускают 100 тысяч летчиков. Орава бездельников… Каждый год по 100 тысяч бугаев, и ни хрена (у Берия куда грубее. — Д. В.) не воюют. Надо сказать Кобе, пусть им в морду ткнет» (2. С. 139). О том, что к этому времени авиация союзников отвлекала на себя две трети Люфтваффе и всю авиацию Японии, Берия (и Кремлев) благоразумно умалчивает.
Лакуны в дневниках Берия в первые полтора года войны Кремлев объясняет не его занятостью, но тем, что «хрущевцы» вымарали их как невыгодные для себя. «Мог ли Берия, — пишет он, — не записывать в дневник что-то такое, что имело важнейшее значение… для страны? Думаю, вряд ли! Однако записей нет! Ни о, скажем, подготовке нашего наступления 1942 года в районе Харькова, ни о нарастании кризиса в районе Сталинграда…» (1. С. 262).