— Ладно, казак, не кайся, не в чем… Сам говоришь, что первый раз меня видишь, — усмехнулся Петр. Прошел к столу, за которым сидел Голота, развернул принесенную с собой карту. — Лучше скажи, сможешь ли показать место шведской переправы?
— Смогу. — Цыбуля подошел к карте, ткнул в нее пальцем. — Переправа ось, туточки, у излучины, где течение послабже. Верховые идут налегке вплавь, а пешие и обоз по наплавным мостам. Старшой на переправе полковник Розен.
— Сколько людей у генерала и велик ли обоз? — поинтересовался Петр.
— Солдат, пеших и конных шестнадцать тысяч при семнадцати гарматах. А обозных возов без малого восемь тысяч.
Трубка, которую Петр подносил ко рту, неподвижно замерла в его руке. Он рывком поднял голову, с нескрываемым изумлением посмотрел на Цыбулю.
— Сколько? Повтори еще раз.
— Шестнадцать тысяч солдат при семнадцати гарматах. О том я не раз слышал от полковника Тетери. Это число велел передать батьке Голоте и пан есаул Недоля.
— Хорошо, казак, хорошо. Верю… А куда генерал собирается двинуться от Шклова?
— Не ведаю, государь. Сокрыто сие ото всех в тайне. Может, пан есаул разузнает про это позже.
— Есаул больше ничего не велел передать? — спросил Голота.
— Полковник Розен, правая рука генерала Левенгаупта, разговаривал с ним с глазу на глаз. Имел интерес, есть ли промеж сердюков такие, что видели государя в лицо. Как уразумел пан есаул, полковник замышляет переодеть их в форму простых полковых казаков и со злым умыслом на государя послать на лихое дело. А до этого пан есаул уже не единожды замечал при шведском штабе эскадрон кирасир, переодетых российскими драгунами. Разузнал, что командуют ими два переметчика[19]-офицера из иноземцев, добре знающих царскую особу.
— Спасибо за службу, казак, — весело сказал Петр, хлопая Цыбулю по плечу. — Рад буду иметь такого молодца в своем войске. Думаю, что полковник Голота не поскупится отдать под начало столь бравого казака лучшую сотню своих хлопцев. А, полковник?
— Не поскуплюсь, государь, — сдержанно ответил Голота. — Пусть только смоет поначалу с себя ту кровь и грязь, которыми запятнал казачью честь службой у неприятелей.
— Смою, батько, — твердо сказал Цыбуля, кладя руку на эфес сабли и глядя в глаза Голоте. — Расквитаюсь с ними за все и сполна. А сейчас дозволь вернуться до пана есаула. Дюже чекает он меня.
— Возвращайся, казаче. А Недоле передай, что не дождусь обнять его, как батько сына…
Когда за полотнищем шатра затих топот коня скакавшего полусотника, Меншиков задумчиво почесал переносицу.
— Мин херц, а не зря мы отпустили этого сердюка? — с сомнением спросил он.
По лицу Голоты пробежала нервная дрожь, в глазах вспыхнул и тотчас погас злой огонек. Он без слов достал из-за пояса и протянул Меншикову небольшую грамоту. Князь развернул ее, с интересом поднес к глазам.
«Батько, прости. Знай, что я с тобой и честно исполню свой долг перед Украйной. Твой Иван Недоля», — медленно прочитал он вслух и непонимающе уставился на Голоту.
Тот взял из рук Меншикова грамоту, свернул ее, снова сунул за пояс.
— Ее доставил полусотник от есаула, что вместе с полковником Тетерей командует мятежными сердюками у Левенгаупта, — пояснил он. — А раньше этот есаул был моим сотником, вернейшим и отчаяннейшим. Потом… — Голота запнулся, опустил глаза, — когда меня погнали в Сибирь, он ушел поначалу на Сечь, затем — не знаю почему и как — очутился у Мазепы, а теперь у шведов. Несколько дней назад я отправил ему грамоту, в которой кликал к себе. И вот его ответ — полусотник с письмом и нужными нам вестями.
— А если твой бывший сотник за это время превратился во врага России? — не отставал от Голоты Меншиков. — Такого же верного шведам, как раньше тебе. Тогда что?
Отвернувшись от князя, полковник обратился к царю, с трубкой в зубах слушавшего каждое их слово.
— Государь, я доверяю Недоле, как самому себе. И потому не он, а я говорю тебе: шведская переправа у Шклова.
— Полковник, кабы я усомнился в честности есаула — не скакал бы его гонец обратно, — ответил Петр. — И давайте раз и навсегда покончим с этим делом. Алексашка, прикажи отпустить на волю рыбака и достойно отблагодарить его. А шляхтича вели вздернуть. А сейчас разговор о главном, — жестко сказал царь, опираясь о стол обеими руками и глядя поочередно на Меншикова и Голоту. — Гонялись мы за восемью тысячами шведов, а напоролись на шестнадцать. Собирались бить Левенгаупта, а теперь впору самим ему спину показывать. Так давайте решим, как поступить в нашем случае. Твое слово, Алексашка, обратился он к Меншикову.