Устав от насмешек и подзатыльников, Красин однажды подошел к заместителю начальника Научно-исследовательского института МВД Бурову, который читал у них курс лекций по уголовному праву, и выложил все, что беспокоило и мучило. «Я больше не могу так работать, — сказал он в конце беседы. — Или кто-то должен понять меня, или… я уйду из органов». — «Я тебя понимаю, — сказал Буров. — Тебе этого достаточно? Молчишь? Тогда слушай… Времена меняются, крепко меняются, и я верю, что мы скоро свернем шею всем этим разномастным бюрократам и чиновникам, которые дальше своего стола ни черта не видят, а если и видят, то ничего не предпринимают — так спокойнее! И ты верь, тебе двадцать пять, тебе сам бог велел верить!»
С того памятного разговора прошло десять лет. Многое изменилось за эти годы. И сама жизнь, и люди, которые впервые получили возможность говорить то, что думают, но даже сейчас, когда все газеты и журналы резали правду-матку, слово «мафия» было не в чести, выглядело чужеродным и диким, и многие работники управления внутренних дел, особенно старшего поколения, шарахались от него, как шарахаются от человека, зараженного проказой.
Скоков был, так сказать, работником старшего поколения, поэтому Красин, несмотря на его заслуги и большой опыт, относился к нему несколько предвзято, считая, что полковник давным-давно отстал от жизни. «Он привык ловить бандитов, которые орудуют по ночам, словно волки, а мафиози живут открыто, но их надо вычислить, подловить, припереть к стенке неопровержимыми фактами. По зубам ли ему это? Ведь здесь алгеброй не обойдешься, здесь высшая математика требуется». Так думал Красин о своем коллеге. И вдруг — «мафия»… Это непроизвольно и неожиданно вырвавшееся из уст полковника словечко заставило его расхохотаться, зычно, раскатисто.
— Простите, Семен Тимофеевич, я думал…
— Знаю, что ты думал, — снисходительно ответил Скоков. — Ты думал, что я только стрелять и догонять умею, а я и думать еще умею, я, может быть, первый догадался, что блатной мир по Дарвину развивается…
— По Дарвину?! Это как?
— Видоизменяется, меняет окраску, привычки, хватку в соответствии с окружающей средой. Приспосабливается.
— Я рад, что мы с вами одинаково мыслим, — сказал Красин. — И прошу: не сердитесь, извините, что держал вас на расстоянии, поверьте, причины на то были… Одних гонят, других повышают, третьи, воспользовавшись ситуацией, в хвост пристраиваются, в общем, все мы немножко замкнулись, отгородились друг от друга небольшими, но крепенькими заборчиками…
— Ладно, мы с тобой не красны девицы, — смутился Скоков. — Давай конкретно.
Красин посмотрел на полковника долгим, изучающим взглядом и подумал, как сложно и порой трудно взять всю ответственность на себя. Если дело закончится успешно… К успеху привыкли, этим никого не удивишь, а вот в случае неудачи… В случае неудачи все шишки посыпятся на него. И хлопот тогда не оберешься.
— Первое, что необходимо выяснить, это каким образом Стеблев прикарманивает деньги.
— Родин уже этим занимается.
«Оперативно, — подумал Красин. — Даже со мной не посоветовался. Впрочем, ничего удивительного. Недоверие рождает ответное недоверие. Скоков небось давно раскусил меня, но в амбицию не полез, дождался момента и ткнул меня носом в собственное… дерьмо. Ну что ж, спасибо за урок».
— А какие именно магазины курирует Крайников, выяснили?
— Мужская и женская одежда.
— А теперь выясните, в каких отношениях он с директорами этих магазинов и что они из себя представляют?
— Климов побежал. Он страсть как любит по магазинам бегать.
Красин некоторое время сидел в глубокой задумчивости, поглаживая ладонью щеку. Затем придвинул в себе телефон.
— Нина, генерал у себя?.. Соедини, пожалуйста.
— А зачем ты к нему рвешься? — высказал недоумение Скоков.
— Получить очередной нагоняй.