— И то, с кем они имеют дело, — заметил Швецов.
— Но, мне кажется, информация могла исходить только от них. И не верится… Крайников — верх порядочности, Горин — трус, вот Кирин…
— Что толку гадать на кофейной гуще, — сказал Швецов и встал. — Поздно.
Татьяна Лазаревна вздрогнула, подняла на него измученные глаза.
— Останься… Я боюсь, третью ночь заснуть не могу.
— Хорошо, — согласился Швецов. — Ты выпей, это снимает напряжение. Лучше спать будешь.
Татьяна Лазаревна покачала головой и страдальчески улыбнулась.
— У меня голова потом болит.
— Несчастный вы народец! Мужик хоть напиться может. — Он подошел к столу и плеснул себе в стакан коньяка.
— А ты-то чего пьешь?
— Пить — умирать и не пить — умирать, — говаривал мой дед.
— Он умер?
— Бог всех берет — и святых, и грешных.
— Одна, значит, дорога…
— А в конце дороги той плаха с топорами, — вспомнил Швецов слова одной разудалой песни и мрачно усмехнулся.
— Крепкий паренек! — сказал Красин, рассматривая фотографию, которая лежала перед ним на столе. — Кто такой? — Он поднял глаза на полковника Скокова. Тот, словно ожидая этого взгляда, улыбнулся, округлив свои кошачьи зрачки, и молча протянул ему лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.
«Кузин Вадим Анатольевич, 1958 года рождения, русский, беспартийный, холост. Образование — незаконченное высшее. Мастер спорта по боксу. Работает ночным сторожем в детском саду № 246».
— Мастер спорта, профессия — ночной сторож… Романтично! Не правда ли? — спросил Красин.
Скоков неопределенно пожал плечами.
— Оправдательный документ для такой романтики он вам всегда найдет… Оклад тренера — сто двадцать, оклад сторожа — сто тридцать. И никаких хлопот.
— Где он учился?
— В институте физкультуры. Бросил на четвертом курсе.
— Родители?
— Отец умер пять лет назад, мать — в прошлом году.
— Жаль мне таких ребят, — помолчав, сказал Красин. — Вначале — густо, затем — пусто… Срабатывает тщеславие, уязвленное самолюбие…
— На хорошую наживку такой всегда клюнет. Куда он поехал от Янкиной?
— Домой. Затем в бассейн «Москва», где встретился в парилке с Евгением Евгеньевичем Крайниковым.
Красин пыхнул потухшей сигаретой, снова раскурил ее, не то растерянно, не то удивленно пробормотал:
— Значит, все-таки Крайников! Крайников бросил ему наживку.
— Выходит, что так, — кивнул Скоков. — Я думаю, что машину Стеблева «отремонтировал» именно Кузин.
— Один?
— Один бы он не справился. С ним, по всей вероятности, работают еще несколько ребят.
— Да, это — банда, — рассеянно проговорил Красин. — Во главе угла — Крайников, «крестный отец», так сказать, Швецов — что-то вроде адъютанта по особым поручениям, Кузин и его ребята — боевики… Не удивлюсь, если у него и своя контрразведка существует.
— Ну это ты уже через край хватил, — возразил Скоков. — Банда — это не боевая единица.
— Именно боевая. У них железная дисциплина, закон смерти, своя система контроля над территорией и… друг за другом.
— Если это так, то надо ставить вопрос о создании отдела по борьбе с организованной преступностью.
— Я генералу об этом уже тридцать раз говорил. А он… Он ждет указаний сверху, — зло выдохнул Красин, — И, по-моему, дождется. Отправят на пенсию — тогда будет знать!
— Ладно, не кипятись. — Скоков провел ладонью по щеке. — Куда ты так торопишься? Если не секрет…
— На свидание. На свидание с Анной Григорьевной Цветовой, доброй и старой знакомой Крайникова.
— А со Стеблевым ты говорил?
— Говорил, но мы не договорились: больно уж крепко Кузин, — теперь я имею полное право думать, что это был именно Кузин, — его запугал. Он белее скатерти стал, когда я спросил, нет ли у него врагов. Ну и оставил я его в покое. Подумал: сейчас признается — на суде откажется. — Красин запер документы в сейф и потянулся за плащом. — Так что, Семен Тимофеевич, брать мы его будем после того, как припрем к стенке Крайникова.
— Бог мой, до чего мы дожили! — Скоков медленно поднялся и вслед за Красиным вышел в коридор. — Ты знаешь, что мне вчера Климов сказал?.. Товарищ полковник, меня тошнить начинает: в какой магазин не сунешься — везде воруют! Такое, говорит, только перед всемирным потопом бывает. Ну, я и задумался, Как же так, рассуждаю, воспитывали вроде всех правильно, все комсомольцы, коммунисты…