Утром, когда Инна встала и заглянула на кухню, Швецов, сгорбившись, понурив голову, все еще сидел за столом. Заслышав шаги, он повернулся, и Инна не поверила, что перед ней Швецов. Глаза его были трезвы и спокойны. Но мешки под ними походили на бурдюки с вином, морщины на лбу обозначились глубже и резче, он осунулся, а на пергаментном, мертвенно-бледном лице застыло непривычное для него выражение покорной усталости и обреченности.
Инна стояла, не в силах сдвинуться с места, так поразила ее эта перемена. Швецов ободряюще улыбнулся, но улыбка вышла грустной и какой-то тихой.
— Ты не спал? — участливо спросила Инна. — Я сейчас кофе сварю.
— Иди умывайся, я сам.
Швецов достал колбасу, масло, яйца, быстро зажарил глазунью и приготовил кофе. Но это был не последний его сюрприз. Когда Инна собиралась уходить и, стоя перед зеркалом, поправляла прическу, он подошел к ней сзади, обнял и, повернув к себе, нежно поцеловал. Инна смутилась и чуть не заплакала: то ли от счастья, то ли от какого-то недоброго предчувствия, сжавшего сердце.
— Не волнуйся, — успокоил ее Швецов. — Приходи пораньше, куда-нибудь сползаем.
Инна кивнула и вышла за дверь, но на лестнице она несколько раз непроизвольно замедляла шаг и беспокойно оглядывалась. Ей хотелось вернуться, казалось, что она что-то забыла, и это чувство не покидало ее весь долгий путь до работы и даже там, пока не закрутили ее суета и заботы нового трудового дня.
Швецов, оставшись один, некоторое время бесцельно бродил по квартире, иногда останавливался, убирая на место какую-нибудь брошенную второпях вещь или книгу. Затем побрился, смочил лицо одеколоном и надел свежую сорочку. Пробило десять. Он подошел к зеркалу и внимательно всмотрелся в свое отображение. И не узнал себя. Перед ним стоял средних лет мужчина с болезненно-усталым лицом и сухо блестевшими напряженными глазами, Швецов развернул плечи, улыбнулся, надеясь вернуть былой, независимый, молодцеватый вид, но, увы, выражение лица по-прежнему оставалось мрачным, усталым я озабоченным. Он горько усмехнулся — что, мол, поделаешь, — отвесил мужчине, который смотрел на него из глубины зеркала, вежливый поклон и позвонил Крайникову.
— Здравствуйте, Евгений Евгеньевич! Говорят, вы меня разыскивали.
— Пытался… Машину хочешь купить? Новенький «жигуленок», восьмерка… Мой приятель уезжает за кордон и…
— А зачем мне она? — перебил Швецов, чувствуя, что его снова втягивают в какую-то аферу.
— Меньше пить будешь.
— Уговорили, — сказал Швецов, не зная, что возразить на столь умное и нравственное замечание.
— Тогда записывай телефон и адрес… Записал?
— Да. — Швецов положил трубку, подумал и набрал номер Янкиной.
— Как себя чувствуешь?
— Лучше.
— Рад за тебя. Волноваться действительно не стоит. Так что не гони волну, я кое-что придумал.
— А что мне делать пятого?
— Пятого придется отдать. А там посмотрим… Завтра будешь дома?
— У меня больничный до понедельника.
— Хорошо. Я вечерком к тебе заеду.
Швецов сделал круг по комнате, перед зеркалом снова задержался и… Его вдруг поразило не внешнее несходство, а внутреннее противоречие между собственным «я» и стоящим перед ним человеком, который, чуть наклонившись вперед, с дьявольской усмешкой чеканил: «Ты — покойник, отныне всеми делами буду заправлять я». И чем дольше и внимательнее он вглядывался в собственное отображение, тем больше нарастало беспокойство в груди, тем громче и беспощаднее гремел незнакомый голос: «Ты умер, запомни это и не возникай, когда я захочу сделать то, что сочту нужным». Это ощущение смерти, раздвоенности, перевоплощения в другого человека было настолько сильным и физически законченным, что Швецов в конце концов не выдержал, попятился, думая, что сходит с ума, наткнулся на письменный стол и, нащупав руками какой-то тяжелый предмет, как потом выяснилось — бронзовую пепельницу, с силой запустил им в ненавистное зеркало. Брызнули осколки. И сразу же мир восстановился — затикал будильник, закапала вода из крана на кухне, зашелестели шины мчавшихся мимо дома автомашин. Швецов смахнул пот со лба, схватил плащ и выбежал за дверь. Но окончательно успокоился только на улице, когда сел в такси и сказал шоферу адрес, который ему продиктовал Евгений Евгеньевич. И тут же подумал: «Я делаю то, что мне приказывает этот зеркальный болван». Но мысль эта прошла задворками и была похожа на отдаленный, затихающий гром.