Анна Григорьевна Цветова жила на Ленинградском проспекте на четвертом этаже роскошного девятиэтажного дома сталинской эпохи. Красин без труда нашел нужный ему подъезд, поднялся на лифте, позвонил. Дверь открыл довольно мрачный, лет тринадцати-четырнадцати подросток с косматой гривой рыжих, почти огненных волос.
— Здравствуйте, — сказал Красин. — Анна Григорьевна дома?
— В магазин ушла. Просила вас подождать. Раздевайтесь.
— Спасибо. — Красин снял плащ и прошел в комнату. Не дождавшись приглашения сел, с любопытством осмотрелся. Напольные часы, кровать-ладья, резной шкаф ручной работы, высокое овальное зеркало. Оно вращалось на шарнирах а светилось мягким золотистым светом. «Псише», — вспомнил Красин название зеркала, а заодно и его цену и подумал о том, что на собственную зарплату — сколь высокой бы она ни была — хозяйка такую роскошь вряд ли смогла бы приобрести.
— Тебя в школе Рыжий зовут? — спросил он сидевшего напротив мальчика. Тот понуро кивнул головой. — А на самом деле?
— Леня.
— Леонид, значит. А фамилия?
— Цветов.
— Мамина? — удивился Красин. — А почему не папина?
Леня поджал губы и отвел взгляд в сторону.
— Так мама решила.
— А ты знаешь своего отца?
— Конечно.
— Как его зовут?
— Яков Григорьевич Стеблев.
Красин сделал вид, что не знает такого, хотя на самом деле его так а затрясло от возбуждения — в такое состояние приходит охотничья собака, долго и бесполезно гонявшая зайца и наконец-то взявшая свежий след.
— Ты с ним часто встречаешься?
Леня ответить ее успел. Щелкнула входная дверь, и на пороге комнаты объявилась строгая, в строгом сером плаще с черной окантовкой дама, именно дама, ибо в ней все, начиная от хозяйственной сумки и кончая перчатками, говорило о безукоризненном вкусе и дышало изяществом.
— Вы уже познакомились? — строго спросила дама.
— Мы уже на короткой ноге. — Красив легко поднялся, шагнул навстречу. — Вам помочь?
— Благодарю. Мне Леня поможет.
Леня мгновенно подхватил сумку и скрылся на кухне. Когда вышел, вежливо спросил:
— Мама, мне можно погулять?
— До девяти.
Леня кивнул, схватил куртку и выбежал, Анна Григорьевна подошла к столу, закурила и, жестом разрешив Красину сесть, строго спросила:
— Так вы, значит, из прокуратуры?
— Да.
Усмехнулась.
— Ну и кто же из них вляпался, Крайников или… Стеблев?
«Что это, святая простота или игра в кошки-мышки?»
— Оба.
— Крепко?
— По уши.
— Подонки! — отчетливо и громко произнесла Анна Григорьевна. — Я так и знала, что этим кончится. Кофе хотите?
— С удовольствием.
Анна Григорьевна вышла. Красин удовлетворенно вздохнул — пока все шло по намеченному плану, еще раз осмотрелся, и ему показалось, что он в театре: дерни невидимую ниточку — занавес откроется и начнется представление в трех лицах. А он — зритель, смотрит, восторгается, делает выводы… Так оно, примерно, все и произошло.
— Пожалуйста, — сказала Анна Григорьевна, входя в комнату. В руках у нее был поднос, на котором возвышался пузатый кофейник, стояли чашки и тарелочка с бутербродами. — Вам черный или…
— Черный. — Красин в знак признательности приложил ладонь к сердцу, решил, что пора, и дернул за невидимую ниточку. — Анна Григорьевна, вы давно разошлись со Стеблевым?
Занавес поехал в стороны, спектакль начался.
— Я никогда не была замужем.
— А Ленька? — смутился Красин.
— Ленька? — Анна Григорьевна снисходительно улыбнулась. — Леньку я с таким же успехом могла родить и от Крайникова.
— Ничего не понимаю, — сказал Красин. — Давайте начнем с самого начала.