— По-моему, один.
— Он писал вам?
— Прислал телеграмму. Вас, конечно, интересует текст.
— Если послание сугубо личное, можете не говорить.
— Послание сугубо личное, но я вам скажу, — отрезала Кошелева. — Он приглашал меня отдохнуть.
— А почему вы сразу с ним не поехали?
— Это мое личное дело.
— Личное так личное, — вздохнул Красин, придвинул к себе стопку бумаги, задумался. — Не говорил ли он вам, что собирается делать: снимать комнату или жить в гостинице?
— Это допрос? — вспыхнула Кошелева.
— Это беседа, — сказал Красин. — И прошу вас не нервничать. Я бы и не затрагивал этот вопрос, но… обстоятельства вынуждают. Мать Игоря, Любовь Александровна, требует вещи сына, те, что он брал с собой, память, говорит, а мы не знаем, где он останавливался, у кого комнату снимал. Любовь Александровна сказала, что с вами он дружил, и посоветовала обратиться к вам.
Кошелева закинула ногу на ногу.
— Чтобы вы меня не мучили бесполезными вопросами, поясню: Сопин для меня — никто. Простите, что я так резко…
— Да, о покойниках плохо не говорят, — согласился Красин. — На чем же все-таки зиждился ваш роман? Простите, дружба.
— Можно и роман, — уже без всякой обиды заметила Кошелева. — Односторонний роман. А сущность его такова. Он, кажется, действительно был в меня влюблен, а я… Ну, как вам сказать… В общем, у него всегда можно было достать билеты на кинофестиваль, на какую-нибудь заезжую знаменитость, на…
— Понятно, — кивнул Красин. — А в Прибалтике у него не было друзей, у кого бы он мог остановиться?
— Нет, не было, — подумав, ответила Кошелева. — В Тбилиси у него кто-то был, а в Риге — нет.
— Странно, — сказал Красин. — Не жил же он на пляже.
— В наше время все может быть.
Ни один мускул не дрогнул на лице Кошелевой, но Красин заметил, как она, отпустив ручку сумочки, осторожно провела ладонью по платью. «Трудно тебе врать, милая. Потеешь».
— Ну что ж, не буду вас задерживать, — проговорил Красин. — На большее, конечно, мы рассчитывали, но что делать… Спасибо и за это. Всего хорошего.
Он подписал ей пропуск и, когда она вышла, крепко задумался.
Швецов пил вторую неделю, и конца этому, кажется, не предвиделось. Да он и не желал другого. Все надоело, опостылело, и, кроме тупого равнодушия к окружающим, он ничего не испытывал.
…Около двенадцати дня его разбудил телефонный звонок. Звонил Жорка Турянский, товарищ по работе.
— Старик! — заорал он, как только Швецов снял трубку. — Когда номер начнем готовить? Шеф кричит: выгоню к чертовой матери!
— А ты пошли его подальше.
— Не могу, старик, он мне зарплату платит. Два раза в месяц, а другим способом я деньги зарабатывать не умею.
— Научись.
— Лень.
— Она тебя и погубит.
— Слушай, — обозлился Жорка, — если ты не бросишь свои шуточки, я найду себе другого партнера.
— Завтра, — подумав, ответил Швецов.
— Что завтра?
— Завтра я буду в форме.
— А сегодня?
— Сегодня… — Швецов на мгновение запнулся. — Женщина звонила… У нее приятель в ящик сыграл.
— А ты-то тут при чем?
— Не знаю… В жилетку, наверное, поплакаться хочет.
— А ты, конечно, пожалеешь.
— Может быть.
Жорка присвистнул и поинтересовался, где и во сколько Швецов встречается с вдовой.
— В Доме кино, в семь.
— Если я подгребу…
— Подгребай, — подумав, согласился Швецов. Положил трубку и потянулся за пиджаком.
…Перед началом сеанса Швецов с Турянским зашли в буфет. Швецов выпил кофе и вдруг почувствовал, что его личность кого-то интересует. Он повел корпусом и глаза в глаза столкнулся с высокой привлекательной девушкой, занятой пирожком. Взгляд ее подведенных, похожих на спелые сливы глаз был жадным до откровенности, Швецов подобрался, нервно вытер губы.
— Фирма, старик, — одобрил Жорка, заметивший их молчаливый диалог.
Швецов, не ответив, повернулся и медленно вышел из буфета. Турянский догнал его уже в фойе, когда тот закуривал.
— Ты чего, старик, — загудел он на ухо, — гениальная баба!
Швецов недовольно поморщился.
— Я с ней знаком.
Жорка недоверчиво взглянул на приятеля.
Тут Швецов снова увидел ее. Она шла прямо на них и улыбалась. Но как-то странно. Одними глазами. Походка у нее была чуть скованной, пальцы нервно теребили сумочку.
— Сгинь, старик! — тихо проговорил Швецов и, когда девушка поравнялась с ним, просто, без обиняков, спросил: — Простите, это вы мне звонили?
Кошелева — это была она — кивнула головой и нахмурилась.
— Я думала, вы меня сразу узнаете. У вас плохая память на лица.
— Если девушка с кавалером, я обычно не обращаю на нее внимания. А вы, как мне помнится, были тогда с высоким, пожилым, очень импозантным…
— Значит, все-таки запомнили?
— Старика. Евгений Евгеньевич, кажется?
— Удивительно! Он вас тоже запомнил.
— Очень рад. Привет ему при случае.
— Спасибо.
— Простите, я забыл ваше имя, — сказал Швецов.
— Инна.
— Вы одна?
— С подругой.
— А где же она?
— В зале.
Швецов незаметно дал знак Турянскому. Тот, казалось, только этого и ждал. Подлетел стремительно, как бильярдный шар, пущенный умелой рукой.
— Знакомьтесь…
В ресторане было свободно, и они заняли угловой столик — Швецов но любил видных мест.
Подруга Инны — Лена — оказалась невысокой голубоглазой блондинкой. Была она не так уж красива, но обаятельна, умом не блистала, но говорила беспрерывно, чуть посмеиваясь при этом и отчаянно жестикулируя. Ее энергия и жизнерадостность в два счета привели Турянского в телячий восторг.
Швецов, изучая меню, искоса посматривал на Инну, на ее руки — широкое запястье, узкую кисть и длинные, очень красивые пальцы — и пытался вспомнить, что ему говорил о ней Игорь, но кроме обрывочных, обыденных фраз в голову ничего не приходило: «Потрясающая баба! Старик, женюсь! Свадебное путешествие по территориальным водам Советского Союза!» И так далее, и в таком духе.
— Что будем пить? — спросил Швецов.
— Сухое, — коротко ответила Инна.
Швецов продолжал пытливо смотреть на нее, но в его взгляде не было мысли. Инна смутилась.
— Можно рюмку водки.
— Я обожаю ликер, — вставила Лена.
— Я закажу для вас «В полет». Это коктейль, — пояснил Турянский. — Крылья вырастают после третьей рюмки.
Лена состроила глазки.
— И куда же мы полетим?
— Жора хороший штурман, — серьезно сказал Швецов. — С ним вы побываете везде: в Париже, Барселоне, Лондоне, Сингапуре. Последний раз он приземлился… в двадцать шестом отделении милиции.
Лена забилась в мелком ознобе смеха.
— Пилот пьян, — отпарировал Жора. — Не обращайте внимания.
— Вы хорошо загорели, — сказала вдруг Инна. — Южный загар?
— Да, — ответил Швецов.
— И где же вы были?
— Естественно, на юге.
— А вы действительно штурман? — спросила Лена, взглянув на манипулирующего напитками Жору.
— Вы сомневаетесь? — обиделся он.
— И с вами можно слетать в Сухуми или, например, в Иркутск?
— Конечно. У нас ребята замечательные. Довезут и фамилию не спросят. Простите, а почему вас Иркутск волнует?
— У меня там мама.
— Мама? — почему-то удивился Жора. — Замечательно! Старик! — Он толкнул в бок Швецова. — У нее мама в Иркутске.
— Сперва за дочек, — сказал Швецов, поднимая бокал. — За ваше здоровье!
— Спасибо, — негромко ответила Инна и, выдержав паузу, заметила: — Вы много пьете.
Сказала она это не осуждающе, а как-то заботливо, с участием. Швецов уловил эти нотки и тихо, с какой-то грустью в голосе прочитал:
— Хорошие стихи, — проговорила Инна. — Чьи?
— Не помню, — улыбнулся Швецов. — Мистика какого-то. Но Блок считал его неплохим поэтом.
— Инна, — влез Жорка, — он может часами шпарить. И здорово! Я ему говорю: бросай цирк к чертовой матери, иди на эстраду, стихи читать будешь.