«Как на погранзаставе», — уважительно подумал Верещагин. Ему еще не доводилось встречаться с людьми, которые тушат лес, но, видимо, физическая подготовка была у них не на последнем месте.
Откинув крючок, он вошел в калитку, осмотрелся. Двор был большой, просторный, засеянный сочной зеленой травой. К каждому строению был проложен деревянный настил, и Верещагин подумал с уважением, что такое добротное отношение к месту своей работы далеко не везде встретишь. Даже обязательный «доминошный» стол, за которым лениво играли в шашки двое парней, был сколочен на славу.
— Мужики, как бы мне Курьянова найти? — окликнул парней Верещагин.
Оба подняли голову и с вальяжной ленцой кивнули в сторону антенны.
— Вона, в диспетчерской, — отозвался белобрысый. — Сводку передает.
— Спасибо, — невольно улыбнулся Верещагин, увидев развалившегося на скамейке огромного кота, который идеально дополнял эту картину утренней неги, когда люди, знающие себе цену, могут так вот запросто перекинуться в шашки или в то же домино, зная, если они понадобятся — позовут.
Летнаб Курьянов заканчивал передавать сводку, когда в дверном проеме выросла фигура Верещагина. По ладно скроенному костюму, ловко сидевшему на вошедшем, «дипломату» да и вообще по чему-то неуловимому летнаб сразу определил в нем того самого следователя, с которым вечером говорил по телефону, и, кивнув на стул, сказал:
— Извините, сейчас кончаю.
— Ничего, ничего, — успокоил его Верещагин, осматриваясь.
Сухо потрескивала рация, громоздившаяся на столе, запашистым домашним теплом отдавал беленый бок печки, на стене висела испещренная красными и синими полосками карта. «Краевая», — отметил про себя Верещагин. На окнах белели чистенькие занавески. Ничего лишнего, а уют был домашний.
Курьянов наконец-то закончил передавать данные, выключил рацию, устало повернулся к следователю.
— Пожары одолели, август. А тут такое…
По возрасту он был чуть старше Верещагина, но то ли излишняя мужиковатость старила его, то ли он не мог оправиться после гибели Шелихова, однако на вид ему можно было дать все сорок пять.
— Да чего ж мы… Не познакомились даже, — вдруг спохватился он. — Кирилл Владимирович, — чуть приподнявшись на стуле и жестко стиснув ладонь Верещагину, представился Курьянов. — Летчик-наблюдатель. — И тут же спросил: — Чаю попьете? Крепенького.
— Если только за компанию, — согласился Верещагин. — Вообще-то, я уже завтракал.
— Ну и зря, — неожиданно констатировал этот факт летнаб. — Мои ребята вас ушицей бы свежей попотчевали. А уж чай со сгущенкой всегда найдется. Так что имейте в виду на будущее.
Курьянов прошел в сени, потрогал чайник и, убедившись, что из этой водички ничего уже не получится, сунул туда мощный кипятильник с черной пластмассовой ручкой. В приоткрытую дверь Верещагин видел, как он достал из небольшого настенного шкафчика пачку чая, засыпал его в эмалированную кружку и, когда забулькал кипяток, круто заварил и поставил на плиту «доходить».
Наблюдая за этими манипуляциями, Верещагин невольно вспомнил погранзаставу, зимнюю промозглую стылость, когда он возвращался с участка и точно так же колдовал над заваркой. Видно, люди, исполняющие настоящую мужскую работу, в своих неприхотливых привычках очень похожи друг на друга, и это объединяет их.
— Кирилл Владимирович, как вы думаете, кто мог убить Шелихова? — спросил Верещагин, когда Курьянов, сделав очередную ходку в сенцы, принес оттуда чайник, два стакана, сахар, поставил на стол обернутую в старенькое вафельное полотенце кружку с заваркой.
Летнаб развел руками:
— Убей бог — не знаю…
— Но, может, хоть предположение какое есть? Ведь не могли же просто так, забавы ради, подстеречь человека, а потом добить его выстрелом в затылок.
— Не могли, — согласился Курьянов, — однако сказать вам что-либо толковое не могу. Я уж и сам перебрал в уме всех кого можно, но… — развел он руками, — никого не могу хоть чем-то выделить. И в то же время… — Он замолчал, словно раздумывая, стоит ли говорить об этом, пожал плечами, потом сказал, будто убеждая себя в чем-то: — Да нет.
— И все-таки?
— Понимаете, — отставив кружку, сказал Курьянов, — не для всех удобным человеком был Артем.
— Это как? — не понял Верещагин.
— Да как бы вам объяснить… По мнению некоторых, он «слишком правильный и принципиальный», чтобы устраивать всех и каждого.