— Нет! Это будет большой ошибкой. Ему надлежит сохранить жизнь.
— Как он мог выбраться из крепости?
— Не знаю.
— Не знаешь, а говоришь.
— Да ведь это «летающий московит»!
— Что?..
— Да, это тот самый «летающий московит», о котором у нас в стане столько разговоров, — с торжеством повторил солдат.
Когда Крашенинников услышал «летающий московит», сердце его упало: неужели все старания сохранить в секрете его полет оказались напрасными? Неужели враги проведали о прыжке по поднебесью? Но как?..
— С чего ты взял, что это тот человек? — спросил солдата старший.
— Я узнал его. Сначала схватился с ним за обозом, когда он почти успел перерубить главную осадную лестницу, которую привезли из–под самой Варшавы. Ну а потом он перепрыгнул через волчью яму такой ширины, что это было выше всяких сил человеческих, да еще держа на плечах своего раненого товарища.
— Неужели это тот самый, «летающий»? — все еще не веря в свою удачу, переспросил старший поляк.
— Готов присягнуть!
Услышав объяснение, почему враги прозвали его «летающим московитом», Крашенинников вздохнул с облегчением. Значит, речь идет о его прыжке через волчью яму, а тайна крыльев осталась врагу неизвестной.
— Эге, дело здесь нечисто, — в раздумье произнес поляк. — Не зря этот хлоп рвался под стены крепости. Других пришлось на аркане тащить, а этот с дружком сам напросился… Отвечай, чего тут искал? — обратился он к Крашенинникову.
Иван молчал.
— Ничего, заговоришь! — тонкие губы поляка растянулись в торжествующую улыбку. — Слышала про тебя, «летающий московит». Знатная птичка попалась. Заодно расскажешь, как из крепости улизнул, что там за ходы–выходы имеются. Взять его, а заодно в вот этого, — ткнул он пальцем в сторону Антипа, обращаясь к страже.
Солдаты проворно вытащили Антипа и поставили его рядом с Крашенинниковым.
Офицер распорядился:
— Обоих доставить в мою палатку.
— В Терентьевскую рощу? — бойко переспросил угреватый поляк, донельзя довольный тем, что ему не придется принимать участия в штурме.
— Ну да, в Тере… сам черт язык сломит, — выругался офицер. — Беречь их — глаз не спускать. Если что случится — голову сниму. А еще лучше — выдам тебя московитам, они сами с тебя шкуру спустят за твои художества.
Побледневший поляк промолчал, только крепче сжал длинное копье.
Услышав слова «Терентьевская роща», Антип и Иван незаметно переглянулись: они знали, что с этим местом связана важная военная тайна поляков. О ней Крашенинников тоже написал в грамотке, которую несколько минут назад, к счастью, удалось с помощью меченой стрелы переправить в крепость. Может, грамотку в эти мгновения успели обнаружить и переправить архимандриту Иоасафу?..
— Вперед! — махнул тем временем рукой старший поляк, и отряд мужиков под остриями наведенных на них копий двинулся на приступ.
Дробно стучали барабаны. Осадные орудия грохотали так часто, что от порохового дыма стало трудно дышать.
Ивана и Антипа вражеский конвой повел к Терентьевской роще, прочь от крепости. Их провожали завистливые взгляды пленных мужиков, шедших на верную смерть.
— Гибель их ждет, — вздохнул Иван, посмотрев на понуренных мужиков, которые нехотя переставляли ноги.
— Нас, паря, думаешь, другое ждет? — откликнулся Антип. — Гляди, им еще позавидуем.
— Эй, разболтались, черти, — замахнулся на них попьем угреватый.
— Выслуживается, — прошептал Антип, но сержант услышал и ударил его по плечу так, что пленник едва не упал.
— Из–за таких, как вы, негодяев крепость никак не возьмем! — зло выкрикнул сержант. — Давно бы уж осада кончилась, а тут мерзни как собака.
Разношерстный конвой сочувственно загалдел.
— Не видать вам крепости как своих ушей, — сказал Иван твердо.
Угреватый размахнулся копьем, но раздумал.
— Ладно, «летающий», с тобой разговор будет особый, — ухмыльнулся он. — Ты свое получишь.
Звуки осады стали глуше.
— Знать бы хоть, что сгинем недаром, — прошептал Антип.
Небольшой отряд свернул в рощу, монастырь исчез из виду.
***
Судьба послания Ивана Крашенинникова, к счастью, оказалась доброй.
Бесстрашные и вездесущие мальчишки, которых даже вражеский приступ и градом сыпавшиеся метательные снаряды не смогли разогнать по домам, нашли на огородной грядке, припорошенной снежком, странную стрелу с красным лоскутком: они заметили ее, еще когда стрела перелетала через крепостную стену.
Обнаружив, что к стреле привязано послание — кусок бересты с нацарапанными на ней буквами, — решили снести его на монастырское подворье: грамоте никто из ребят не был обучен, а на подворье многие владели письмом.
Вскорости послание Крашенинникова попало в руки архимандрита Иоасафа, который убедился, что обрывок бересты содержит ценные сведения: здесь было все, что удалось вызнать крестьянским повстанцам за дни, проведенные Иваном во вражьем тылу. И численность отдельных осадных отрядов, и строение войска, и расположение пищалей осадных, и даже общее их количество — шестьдесят три. Было здесь рассказано и о тайне Терентьевской рощи, тайне, которую противник берег пуще глаза.
…В высокой монастырской гриднице шел военный совет. Князья Григорий Борисович Долгоруков Роща и Алексей Иванович Голохвастов принимали людей, выслушивали их и отдавали распоряжения.
Воеводы оживленно расспрашивали какого–то воина в окровавленном шлеме, когда скорым шагом вошел архимандрит.
— Куда запропастился, отче? — обратился к нему князь Долгоруков. — Решать надо, что делать. Напирают поляки на главные ворота.
— Может, вылазкой ответим? — добавил Голохвастов. — Кого присоветуешь, отче, во главе поставить?
Ничего не ответив, архимандрит обратился к воину, который все еще тяжело, словно после бурного бега, дышал:
— Каково там, у враг?
— Тяжко, отче, — произнес воин, блестя белками глаз. Почерневшее лицо его, обожженное порохом, казалось страшным. — Пристрелялись поляки, метко бьют ядрами. Особливо одна пушка донимает, спасу нет.
— Трещера?
Воин кивнул:
— Как ахнет, окаянная, ажник трещины по стене ползут. Знали бы, где расположена, подавили бы ядрами своими.
— Мне ведомо, где Трещера, — сказал архимандрит.
— Где? — спросил воин.
— Запомни: на горке, в роще Терентьевской, — ответил архимандрит.
— Видение, что ли, было у тебя, святой отец? — насмешливо спросил Долгоруков.
— Послание получил, — спокойно сказал Иоасаф, не обращая внимания на язвительный тон князя, и поднял правую руку с куском бересты.
Голохвастов ухмыльнулся:
— С неба?
— Угадал, Григорий Борисович, — произнес архимандрит. — Одначе не время сейчас шутки шутить.
С этими словами он бережно расправил бересту в положил ее на столешницу. Воеводы, нагнувшись, несколько минут изучали бересту. Воин только молча переводил взгляд с одного на другого.
— Кто он, благодетель наш?! — воскликнул князь Долгоруков, нарушив молчание.
Иоасаф коротко рассказал, как к нему попало это послание. При этом он, правда, умолчал, каким образом проник Иван Крашенинников на вражескую территорию и самое имя его не упомянул: считалось ведь, что Иван обретается в монастырском лазарете, маясь тяжкой и заразной болезнью.
— Может, выдумка вражья? — покачал головой Голохвастов. — Подкинули нам, чтобы с толку сбить.
— Либо отряд нага на растерзание выманить, — вздохнул тяжко Долгоруков.
— За истинность послания ручаюсь, — отрезал архимандрит.
— Много берешь на себя, отче! — взорвался Алексей Иванович. Он был порока вспыльчивого. — Откуда ведать можешь? Сам знаешь, ни на волю, ни с воли и мышь не проскочит.
— Не будем, воеводы, время терять, — тихо произнес Иоасаф.
— Что–то таишь ты, недоговариваешь, отче, — покачал головой князь Григорий Борисович, оказавшийся более проницательным. Он вперил тяжелый, мутноватый взгляд в архимандрита, но тот не отвел глаза. — Бог тебе судья. Ты к нему поближе, чем мы, грешные. Чего присоветуешь?