— Немедля вылазку.
— Куда вылазку? — спросил Голохвастов.
— В Терентьевскую рощу, лучшими силами, — твердо сказал архимандрит. — Трещеру нужно уничтожить, иначе она крепостную стену развалит.
Присутствующие посмотрели на Долгорукова: последнее слово было за ним. Князь, видимо, колебался. Он несколько раз подносил кусок бересты к близоруким глазам, разглядывал письмена, словно принюхивался к ним. Наконец Григорий Борисович медленно и величаво покачал головой.
— Да почему, князь? — с досадой спросил архимандрит.
— Риск зело велик, — пояснил воевода. — Лучшие силы поляки перебьют, с чем тогда останемся? Бери нас голыми руками?
— Не рискнем — удачи не увидим, — стоял на своем архимандрит.
— Дозвольте слово молвить, — произнес неожиданно ратник, о котором в пылу спора вес успели позабыть.
— Говори, — велел Долгоруков.
— Мы разобьем Трещеру и без вылазки.
— Это как же? — поинтересовался князь.
— Знаем ведь, где она теперь, Трещера отаянная. Из затинных пищалей ахнем по ней — и вся недолга.
— Ох, темнота, темнота, — покачал головой князь. — Да ведь Терентьевская роща со стен не видна. Ты это разумеешь?
Ратник шагнул к столу.
— Разумею, князь, — смело произнес он. — Одначе мы умеем теперь наводить пушку и палить по цели невидимой, только знать надобно, в каком месте она располагается.
— Это кто — мы? — спросил второй князь.
— Пушкари, — пожал плечами ратник.
Долгоруков нахмурился:
— Кто научил?
— Аникей Багров.
— Да разве сие возможно — палить по цели невидимой? — повысил голос князь Долгоруков. — Стреляете в белый свет как в копеечку. А у нас ядер, пороху не хватает. Может, он — лазутчик польский, Аникей Багров?
— Кто дозволил ему с пушкарями дело иметь? — вступил в разговор другой воевода.
— Знаю я хорошо Аникушку Багрова, — погладил бороду архимандрит.
Долгоруков перевел взгляд на Иоасафа.
— Наш Багров, троице–сергиевый, — снова погладил бороду архимандрит. — Столярную работу для обители делал. Придумал, как мужикам бревна легче таскать…
— Слышал про сие, — подтвердил Долгоруков. — Ладно, ежели ручаешься за него — действуйте. А ты передай пушкарям, — повернулся он к ратнику, — Трещеру не подавите — головы всем поотрываю.
— Трещеру, — машинально поправил ратник.
— Мне все едино, — ответил князь. — Ступай с ним, отче.
В другое время архимандрит вспылил бы: еще потягаться, чья власть в крепости выше — духовная либо светская? Но теперь не до тяжб было — каждая минута промедления могла дорого обойтись. Иоасаф не смирился, но решил отложить спор до лучших времен.
Когда архимандрит и ратник подошли к двери, снаружи послышался шум, дверь приотворилась.
Воеводы переглянулись.
— Что там?! — крикнул Долгоруков.
— Посланца от поляков привели, — доложил стражник с алебардой, появившийся в дверном проеме.
— Веди, — велел князь.
В гридницу вошел человек с бегающими глазками, в туго подпоясанной поддевке.
— Толмача, — подал голос Голохвастов.
— Не надо. Я по–русски говорю, — произнес посланец и достал из–за пазухи письмо. Говорил он чисто, без всякого акцента.
Архимандрит, который не успел уйти, присел на краешек скамьи, решив узнать, с чем пожаловал посланец. Глаза Иоасафа загорелись ненавистью: он догадывался, что это перебежчик.
— А скажи–ка, кто ты таков… — начал князь Алексей Иванович.
— Погоди, — бесцеремонно оборвал его Долгоруков и обратился к посланцу: — Читай, что там у тебя, да поживее!
— Послание от гетмана Сапеги и пана Лисовского!..
— Пропусти начало, — перебил нетерпеливо князь Долгоруков.
— Главное читай!
— «Пишет к вам, милуя и жалуя вас, — продолжал посланец, заметно сбавив тон. — И предлагаем покориться и сдать крепость…»
Иоасаф усмехнулся:
— Губа не дура.
— «…Если же не сдадите сами, — читал далее посланец, — то знайте, что не затем мы пришли, чтобы, не взяв монастыря, прочь уйти. К тому же сами знаете, сколько городов ваших московских взяли. — В этом месте посланец возвысил голос. — И столица ваша Москва… в осаде… Помилуйте сами себя. Если поступите так, будет милость и ласка к вам. Не предавайте себя лютой и безвременной смерти. А мы царским словом заверяем, что не только наместники в крепости останетесь, но и многие другие города и села в вотчину вам пожаловано будет. Если же не покоритесь, все умрут алою смертью», — закончил посланец и опустил бумагу.
Глаза Долгорукова налились кровью:
— Все?
— Есть еще одно послание.
— Читай.
— Оно архимандриту Иоасафу.
— Вот он, счастливый случай, — усмехнулся князь, — и архимандрит как раз тут, — указал он кивком.
Посланец развернул второй свиток и начал:
— «А ты, святитель божий, старейшина монахов, архимандрит Иоасаф, вспомни пожалования царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича, какой милостью и лаской он вас, монахов, богато жаловал. А вы забыли сына его царя Дмитрия Ивановича. Отворите крепость без всякой крови, иначе всех перебьем». И еще здесь…
— Довольно, — оборвал посланца Долгоруков. — Эти песни мы уже слышали. Что ответим? — обвел он всех взглядом.
Голохвастов опустил взгляд.
— Будем стоять до последнего, — ответил за всех архимандрит. — А этот… — с презрением кивнул он на перебежчика, — пусть отправляется к своим подобру–поздорову, жаль, нельзя на дыбу его.
Долгоруков усмехнулся:
— Кровожаден ты, отче.
Архимандрит не ответил, скрестил руки па груди. Посланец потупился и отвернулся.
— Эй, выведите гостя за ворота, — крикнул князь страже, сжав кулаки. — Передай своим хозяевам: будем драться до последней капли крови! — крикнул он вдогонку посланцу.
Едва затих звук шагов, Иоасаф поднялся.
— Пойдем Трещеру давить, — сказал он ратнику.
Трудно было Аникею. Размозженное колено, еще окончательно не поджившее после вылазки, саднило так, что силушки никакой не было, но Багров не показывал виду, крепился из последних сил.
Инок Андрей переселился к Аникею. Поначалу, сразу после исчезновения Ивана, к ним часто заходила Наталья. Сокрушалась, что за горе–злосчастье с Ваней приключилось, да как он чувствует себя сейчас в лазарете монастырском.
— Почему но оставил его у себя, Аникей? — спрашивала она, вытирая глаза. — Зачем в чужие руки отдал? Я бы сама его выходила.
— А ежели хворь заразная? Половина крепости вымрет — кто защищаться будет? — оправдывался угрюмый Аникей, который терпеть не мог всякой неправды, а теперь вынужден был лгать Наталье.
Девушка всхлипнула:
— Там он в мешке каменном…
— Там его вылечат, Наташа, — веско произнес Андрей.
А через несколько дней она пришла в избу к Багрову и с плачем рассказала, что пыталась пробиться на монастырское подворье, проведать Ивана. Шанежек напекла, молока раздобыла. А стража не пустила ее дальше ворот.
— Терпи, Наталья, — погладил ее Аникей по золотистой косе. — И жди своего сокола.
— Такая уж судьба женщин на Руси — соколов своих ждать, — тихо добавил Андрей. — А что слышно в крепости?
— Все по–старому… Голод, холод… — рассеянно ответила Наташа. — Мужики баяли, ворог нажимает. Особливо его пушки донимают.
— Пушки? — переспросил Андрей.
— Ну да. Поляки наловчились их закрывать кустами да лапником рубленым. Наши пушкари и не знают, куда целить, — пояснила девушка.
Когда она ушла, Аникей и инок долго думали а решили, как помочь пушкарям. Многое узнал за время странствий Андрей. Нашел выход и здесь…
Аникей все время, с утра до ночи, проводил у крепостных стен, с пушкарями. Учил их орудия наводить на цель невидимую, ежели только ведомо было, в каком месте она находится, сколько сажен до нее.
«И откуда что берется? — удивлялись пушкари. — И на видимую цель наводить — дело хитрое. Здесь не только сноровка да глазомер потребны, но и навык изрядный». Вскорости ядра, посылаемые с паводки Аникея, начали ложиться точно в цель, вызывая панику в рядах противника.