Ошеломленные осведомленностью противника, еще не пришедшие в себя после взрыва Трещеры, осаждающие не сумели оказать должного сопротивления. Московиты заклепали несколько десятков вражеских пушек, погрузили на захваченные фуры и телеги мороженые туши волов, мешки с пшеницей и овсом, сало и благополучно пригнали обоз в крепость.
Аникей отделился от остальных и поскакал в глубь вражеских порядков.
— Куда ты?! — кричали ему.
— В Терентьевскую рощу. Хочу Трещеру поглядеть. Вернее, что осталось от нее. Мигом обернусь.
Вскоре Багров, нахлестывая жеребца, углубился в рощу. Скача по широкой дороге, посреди которой тянулась углубленная борозда, он быстро отыскал нужное место: здесь было всего чернее и сильно несло гарью.
Разбитая трещера являла собой внушительное зрелище. Взрыв порохового склада довершил работу русских ядер. Убитая прислуга лежала рядом — видимо, от страшного взрыва не спасся никто. Трупы успели уже закоченеть.
Аникей подошел к покореженной пушке и долго рассматривал ее, пытаясь запомнить, как она устроена. Не вечна же осада, отброшен будет враг. Хорошо бы научиться делать такие пищали, чтобы недругу неповадно было соваться на Русь.
— Воистину царь–пушка была… — пробормотал восхищенный Багров, разглядывая ствол чудовищного диаметра. Уроки Андрея не прошли даром — он запомнил впрок, на будущее, самое главное, то, что отличало Трещеру от других пушек.
Обратно Аникей ехал, отпустив поводья. Издали увидел большой, выжженный огнем круг. Подъехав поближе, догадался, что здесь была разбита палатка. Внутри круга валялось несколько трупов, один — у самого входа, вернее — у места, где прежде был вход. Посреди круга находилась чугунная массивная жаровня, угли в которой еще тлели.
Аникей спешился и медленно двинулся, ведя коня в поводу. Его томило неясное предчувствие.
Почерневший наст сочно похрустывал под сапогами. «Пора возвращаться», — подумал Багров, но тут взгляд его остановился на прерывистом следе, который тянулся прочь от сгоревшей палатки. Аникей решил выяснить, куда он ведет. Жеребец беспокойно всхрапывал и вскидывал голову, косясь налитыми глазами на хозяина.
Дорога пошла под уклон, идти стало легче. И вдруг… В первое мгновение Аникей не поверил своим глазам. Перед ним на снегу лежал Иван, рядом — какой–то незнакомый мужик. Возможно, Крашенинников пытался тащить его, пока не свалились оба. Они пострадали, нужно полагать, при взрыве трещеры о пороховым складом.
— Ваня, — позвал Багров. Крашенинников не отозвался.
Убедившись, что оба дышат, Аникей положил их поперек крупа жеребца и поспешно направился в крепость…
Как ни старались крепостные лекари и инок Андрей, возвратить к жизни Антипа они не смогли: он скончался от раны в висок, не приходя в сознание. Но еще до этого, прослышав о двух раненых, доставленные в крепость, их, к великому удивлению окружающих, самолично пришел навестить архимандрит.
Едва Иоасафу доложили, что один из раненых — Иван Крашенинников, Иоасаф в сопровождении небольшой свиты направился к избе Багрова.
Войдя в дом, он подошел к полатям, на которых лежал Крашенинников, и тихо позвал его.
— Отойдите, святой отец. Ему нужен покой, — сказал инок Андрей.
— Как смеешь ты, — замахнулся на Андрея кто–то из свиты.
— Не трогайте его, — остановил архимандрит.
— А разве сей холоп не в больнице лежал монастырской?
— В больнице, в больнице, — с рассеянным видом ответил Иоасаф.
— Как же он очутился за стенами крепости? — не отставал любопытный.
— Господь даровал ему исцеление, — пояснил архимандрит. — И мы направили его на вылазку. Кан он, выживет? — спросил архимандрит у Андрея.
— Выживет, — сказал инок.
— Уж постарайся. Мы не оставим тебя своей милостью, — важно произнес Иоасаф.
— Со вторым дело похуже, — продолжал Андрей. — Боюсь, ничего сделать нельзя.
— Кто он, второй? — спросил архимандрит, оглядывая избу.
— Сие неведомо, святой отец, — выступил вперед Аникей. — Думаю, оп не из крепости, а с воли.
— Желаю его видеть.
— Пожалуйте сюда, святой отец, — указал Аникей.
Архимандрит пошел за Багровым в другую часть избы.
— Антипушка! Голова непутевая! — через мгновение донесся возглас Иоасафа.
Когда архимандрит вернулся к свите, глаза его были красны.
— Я готов употребить все свое искусство… — важно выступил вперед пузатый лекарь, пользовавший обоих воевод и привезенный Иоасафом специально для Ивана.
— Ему уже ничем не помочь, — дерзко перебил его инок.
В избу с криком вбежала Наталья:
— Где, где он?!
Заметив Ивана, лежащего без сознания, она оттолкнула Андрея, кого–то из архимандритовой свиты и припала к груди Крашенинникова.
— Сокол мой ясный! — запричитала она. — Только в себя пришел, только хворь одолел — и снова в бой ринулся. Не уходи, не покидая меня!
— Пить! — прохрипел Иван.
Наталья метнулась к ведру с водой.
— Нельзя, — остановил ее Андрей. — Он в живот ранен. Глотнет — сразу помрет.
— Птица, птица, — продолжал бредить Крашенинников. — Птица… в небо меня несет…
— Бредит, — сказал лекарь.
— Простите меня, гости высокие, но раненому покой полный нужен, — в пояс поклонившись, произнес инок Андрей. — Иначе помрет, не спасти его.
— Дело говорит он, — сказал архимандрит и, подавая пример остальным, первым направился к выходу.
Комната быстро опустела. Наташа стояла у изголовья Ивана с полными слез глазами.
— Иди–тко и ты, Наталья, — мягко произнес Аникей. — Слезами горю не поможешь. Приходи ужо завтра, авось очнется твой богатырь.
Только глубокой ночью Крашенинников пришел в сознание.
— Теперь мы с тобой квиты, Ваня, — весело сказал Аникей, который возился у печки, что–то стряпая.
— Ты о чем? — спросил Крашенинников. Он сидел за столом, каждой клеточкой ощущая блаженное тепло, струящееся от гудящей печи.
— Допрежь ты меня вытащил из полымя, а теперь я тебя, — пояснил с улыбкой Аникей.
— И верно, — подтвердил Андрей. — Он ходил эти дни за тобой лучше, чем мать родная.
Наталья прибегала к ним несколько раз на дню. Ухаживала за Иваном, меняла повязки, подавала целебное питье, приготовленное Андреем…
Разъяренный неудачами, враг продолжал наседать на крепость. Однако главная опасность — грозная Трещера — перестала существовать.
Через некоторое время Иван встал на ноги — могучий организм взял свое.
Немного поправившись, он рассказал друзьям, как ходили они с Антипом по вражеским тылам, как сколачивали отряды, поднимали мужиков на борьбу с поляками. Очень печалился, что Антип погиб.
— Нам бы теперь три пары крыльев собрать, — развивал свои планы Крашенинников, — да снова в тыл вражий броситься. Я там знаю кой–кого. Всыпали бы перцу полякам!
— Посмотрим. С Иоасафом посоветуемся, — отвечал Аникей. — А ты как думаешь, Андрей?
— Полагаю, дел и в крепости хватит. А там, в тылу вражьем, вы разожгли с Антипом пожар, Ваня. Его теперь никому не погасить.
Начав выходить на улицу, Иван первым делом попросил:
— Хочу на могилу Антипа сходить.
— Что ж, сходим, — откликнулся Аникей.
— Я дома посижу. Косится на меня монастырская братия, — произнес Андрей. — А тут еще лекарей местных против себя восстановил…
— Ну, посиди б избе. Пойдем вдвоем, — решил Аникей.
На улице было морозно. Кружился редкий пушистый снежок. Крашенинников пошатывался от слабости. Он жадно глядел на подслеповатые оконца, покосившиеся плетни, лица встречных, худые от голода. И все показалось таким родным и близким, что за него, ей–богу, и жизнь не жаль было бы отдать.
Они пересекли центральную площадь, подошли к монастырскому подворью. Аникей что–то сказал стражнику негромко — Иван только разобрал слова «по повелению архимандрита», — и калитка перед ними распахнулась.
Подошли к часовенке, при виде которой сердце Крашенинникова заколотилось: отсюда он полетел на чудных крыльях в ту памятную ночь…