— Не иначе, аккурат в склад пороховой попали, — произнес удовлетворенно Аникей.
Пламя росло, издали казалось, что оно охватило всю рощу.
— Конец Трещере! — выразил кто–то общую мысль.
— Выходит, знатная это штука — шахматы, — улыбнулся Аникей.
Усталые до смерти мужики присели кто на бревно, кто па чурку, а кто и просто на землю. Кто–то сбегал принес воды, и все по очереди принялись жадно пить. Последним испил водицы и архимандрит.
— Спасибо, чада, за службу, — произнес он, вытерев рот меховым рукавом. — Не будет больше пищаль вражья стрелять, крошить стены да убивать детей и женок наших. А тебе спасибо особое, добрый молодец, — вдруг в пояс поклонился он Багрову.
— Что ты, отче, — пробормотал Аникей, вконец сконфуженный. — Вот им всем спасибо, — указал он на пушкарей. — Да еще… эх, скорей бы осаде проклятой конец! — не договорив, воскликнул Багров.
Откуда было ведать Аникею, что в то время, как он с пушкарями обстреливал Терентьевскую рощу, его друг, Иван Крашенинников, находился именно там.
Ивана и Антипа вели долго. Позади остались военные порядки поляков, затихли в отдалении крики и возбужденные голоса.
Когда они вошли в рощу, Крашенинников невольно вздохнул полной грудью: он с детства любил запах зимнего леса. Все, что удалось пережить–переделать за последние дни, навалилось вдруг свинцовой усталостью. Разгром вражьих складов, стычки с арьергардными отрядами… Красный петух тоже доставил полякам немало беспокойства. «И — пожары, пожары, пожары на святой деревянной Руси», — мысленно повторял он слова, невесть откуда пришедшие в голову.
— Пошевеливайся, скотина! — крикнул угреватый и ткнул его копьем в спину. Крашенинников даже не глянул на него, только шагу прибавил, хотя острый наконечник пронзил ветхую одежонку и больно кольнул спину. Теперь–то, однако, не все ли равно?..
Оба пленника не смотрели по сторонам, хотя зимний лес был чарующе красив. Ели и лиственницы держали на раскинутых лапах ветвей шапки пушистого снега. Безмолвие, царившее в роще, казалось почти осязаемым.
Крашенинников обратил внимание на дорогу, по которой их вели. Широкой она была — шесть копей могли проехать здесь в ряд. Зачем такое понадобилось? Еще одно подтверждение сведениям, которые они получили от пленного поляка. Вдоль дороги–времянки лежали поваленные деревья: казалось, буря над ними покуражилась. Посреди дороги шла глубокая борозда, словно тащили по ней волоком что–то необычайно тяжелое. А в остальном дорога как дорога: конские яблоки, следы копыт и сапог — следы вражеского нашествия. Сколько повидал их Иван, гуляя с Антоном но тылам!
Не обращая внимания на окрики конвойных, Иван внимательно смотрел теперь по сторонам, словно что–то разыскивая. Антип глядел тоже, но Крашенинников первым узрел огромную махину, высившуюся в стороне от дороги. По форме она отдаленно напоминала холм с удлиненной и заостренной верхушкой. Видно, это и есть та самая Трещера, которая успела принести защитникам крепости столько бедствий. Разглядеть ее подробнее не удалось — пищаль со всех сторон была обложена срубленными ветками и даже целыми деревьями.
— Видишь? — показал глазами Иван.
Антип кивнул.
С широкого тракта они свернули на узенькую, еле заметную тропку и вскоре добрались до офицерской палатки, верх которой был припорошен снегом, отчего она казалась сказочным теремом.
Солдат откинул полог. Ратник, опознавший в Иване «летающего московита», так толкнул в спину пленника, что тот, не удержавшись, рухнул на пол. Затем поляки впихнули в палатку и Антипа.
Весело переговариваясь, конвойные расселись где попало, потирая озябшие руки.
— Начнем, пан, пленников допрашивать? — угодливо спросил угреватый.
— Не лезь не в свое дело, — отрезал высоченный плечистый ратник, и угреватый стушевался.
Воин прошелся по тесному помещению–времянке. Здесь было немного теплее, чем снаружи, — по крайней мере, плотная материя спасала от сырого пронзительного ветра.
Посреди палатки стояла черная жаровня с давно остывшими углями.
— Распалить бы огонек, — сказал ратник, задумчиво глядя на жаровню. — Будет неплохо, если мы пока проведем предварительное дознание.
Он чувствовал себя героем дня. Еще бы! Сумел опознать в этом оборванце лазутчика московитов. Наверняка за это последует награда, а может быть, и повышение в чине.
Он подошел вплотную к поднявшемуся с пола Крашенинникову и долго смотрел ему в глаза, наслаждаясь полной властью над этим дьявольски ловким и сильным парнем, из–за которого у него после вылазки русских было столько неприятностей.
— Я не обознался? — вкрадчивым голосом спросил ратник. — Быть может, мои глаза обманывают меня?