Хома Антонович кисло поморщился, в глазах у него светились и страх, и злоба, и бессилие…
«И понес же меня нечистый… Расхрабрился! Пускай бы комендант поехал, коли такой умный. А что, ежели тут партизаны?» — подумал он, и его затрясло сильнее.
Панько усмехнулся в седой с рыжинкой ус, лукаво прищурил глаза и, будто угадав мысли Хомы Антоновича, проговорил:
— Трясет-то вас как… в один миг в лице изменились. В хату нужно поскорей. Тут насчет партизан тихо, не слыхать…
Хома Антонович ожил.
— Их разве тут не бывает?
— А что им здесь делать? Село, почитай, наполовину сгорело, народ обобран, да и район совсем рядом.
— А до леса здесь далеко?
— А во-он он лес-то. Гоней[2] восемь с гаком отседова будет. Да нешто в лесу усидишь в такую-то пору?
Хоме Антоновичу стало как будто теплее. В самом деле — разве осмелятся партизаны средь бела дня подойти к самому райцентру? Он нащупал в кармане холодную сталь пистолета, огляделся, вспомнил вчерашний разговор с комендантом. Вздохнул и велел ехать дальше.
Когда уже подъезжали к селу, Хому Антоновича снова начало лихорадить. Он умоляюще поглядел на Панька, хмыкнул и произнес:
— Если, в случае чего, нас тут, не дай бог, того… встретят, ты уж смотри, не болтни, кто я. Скажи, лекаря, мол, к больному везешь…
— Лекаря?! Надумаете же такое! А они нас мобилизуют, им медицина во как нужна.
Хома Антонович с этим согласился.
— Ну, скажешь, учителя везу.
— И это опять же не подходит. Спросят, на кого работаете, кто обучал, чье государство, на чей счет?.. Когда я намедни с агрономом ездил, помните, черненький такой был, таки того спрашивали. Только ведь он специально за этим и ездил. А для вас — никак не подходит.
У Хомы Антоновича при упоминании об агрономе затряслась нижняя губа, потом сразу всего начало колотить.
— Тогда, может, так… какой-нибудь торговый инспектор?..
— И опять-таки не годится. Сразу петля, — Панько красноречиво обвел пальцем вокруг шеи. — За шпиона посчитают, как пить дать. Какая такая сейчас торговля? Кто — немцы торговлю организовывают? Ты, скажут, голубчик, приехал сюда разведывать, а за это у них — у-у как строго.
Начиналось село. Вернее, не село, а выгоревшая улица: хаты виднелись только в отдалении, а здесь торчали одни обгорелые яблони, груши, почерневшие вербы да уцелевшие кое-где тыны. Нигде ни души. Хома Антонович издалека заприметил ребятишек, которые, как воробьи, спорхнули с улицы за полуразрушенный хлевок.
— Поворачивай! Слышь, Панько, поворачивай! — просяще затораторил Хома, схватив возницу за плечи. — Я совсем заболел… знобит всего, жар…
— Поворачивать? — удивился Панько. — Да вы в своем ли уме? Только поверни — сразу подумают, что удираем. А нешто на ней удерешь? Видите, еле ноги волочит. Надо бы сразу… Говорил же — так еще сердились. Но!
Хома Антонович заворочался на телеге.
— Что же делать? — расстроенно спрашивал он.
— А что делать? Ехать… Может, их тут и нет. А поворачивать…
На дорогу вышел парень. Глаза у бургомистра с перепугу округлились.
— Кто это? — спросил он Панька.
— Хлопец. В Неметчину, наверное, не отправили, вот и ходит, высматривает…
— Так что же скажем? Думайте, Панько! — умолял Хома.
— Что сказать? Разве узнаешь, что им сказать! А вы им так и скажите: я, мол, такой-то и такой-то…
— Что ты, что ты! — замахал руками Хома Антонович. — С ума спятил или, может, и ты… в партизаны?..
— Какой из меня партизан? А только ежели вы им, кто вы есть, скажете да хорошенько проберете за непорядок, так, может, они и покаются.
Хома Антонович вспылил. «Погоди ж ты, старый дурак, — подумал он, — вернемся домой, прогоню тебя к черту с работы! Всыплю батогов и прогоню. Видали? Пригрел гадину. На работу принял, карточку хлебную дал, а он вот что!..» Однако вслух не проронил ни слова.
— Ежели что, говори: больного везу, мол, к знахарке.
— Хорошо, хорошо, — с радостью согласился Панько. — А вы сделайте вид, будто помешанный. Здесь как раз и бабка такая имеется, что от помешательства ума лечит. Так прямо и заявлю: помешался, мол, человек, вот и везу. Эх, связать бы вас на всякий случай, да уж, думаю, обойдется…
— Вот, вот, мол, немного помешанный…
Посреди улицы стоял детина и с интересом рассматривал подъезжающих. Он предусмотрительно сошел с дороги, так как брызги от конских копыт разлетались далеко во все стороны.
— Здорово, молодец! — весело поздоровался с ним Панько. — Чего выглядываешь? Может, в Неметчину захотел — поучиться, как культурно хозяйствовать?
Парень сердито взглянул на приезжих и опустил глаза.