«С месяц ходить не будут?» — торопит с ответом меня Федор и так смотрит, будто стоит мне только головой кивнуть — и мост сразу взлетит на воздух.
«Да не с месяц, — говорю, — тогда им вообще сюда можно путь закрыть».
«Правда? — обрадовался он. — Здорово! Тогда я пошел».
И Федор чуть не бегом от меня.
«Куда ты? Постой», — говорю.
«К командиру», — сказал он, не останавливаясь. И исчез.
Той же ночью отправился Федор с двумя товарищами на операцию. Он решил любой ценой взорвать этот мост.
Нестерчук начал снова прикуривать цигарку. Все выжидающе уставились на него.
— И взорвал? — не выдержав, спросил чубатый.
— Взорвал. Такие люди, как Федор, ежели за что возьмутся — непременно сделают.
Нестерчук глубоко затянулся, закашлялся. Потом, откашлявшись, несколько минут задумчиво смотрел на огонь, словно совсем позабыв, что нужно продолжать рассказ.
— И как же он потом, Федор? — несмело спросил кто-то.
— Ценой жизни взорвал он тот мост, наш Федор, — глухо проговорил Нестерчук. Затем, помолчав еще немного, рассказал про подвиг Федора Болвы — Ночь тогда была осенняя, дождливая. Охрана то и дело освещала мост ракетами, часто стреляла из автоматов и пулеметов. Выше моста, на реке, Федор построил с хлопцами небольшой плот, нагрузил на него мин, толу. А брать всего этого надо было много — мост железобетонный, крепкий, массивный. Десятком килограммов ничего не сделаешь. Тронулись по течению. Вся рота пошла прикрывать их. Сперва плот вел один Федор, остальные берегом пробирались, но, когда приблизились к мосту, двигаться таким манером стало опасно: могли заметить.
Федор еще задолго до этого придумал, как подобраться к мосту. Метров за четыреста от него все вошли в реку. Осторожно брели в холодной осенней воде, погрузившись по шею, потихоньку проталкивая вдоль берега замаскированный ветками плот. Нелегкое дело, хлопцы, несколько часов подряд пробыть в такой воде. Но наших ребят согревала надежда. Под мост проникли удачно. Даже овчарки ихние не услышали — так тонко было сработано.
Заложили мины, тол, осталось только шнур зажечь— тут-то их как раз и обнаружили. Осветили ракетами, обстреляли. Полезли под мост. Наши отстреливались из пистолетов — автоматов с собой не брали. Один из Федоровых друзей был сразу убит, другой — ранен.
«Прыгай в воду! Плыви!» — приказал ему Федор. «А ты?»
«За меня не беспокойся».
«Поплывем вместе…»
«Ты чего? Командира не слушать? Болва не уйдет, покуда приказ не выполнит. И ты выполняй. Ну!»
Партизан бросился в реку. Еще один раз его ранили, чуть было не утонул, но все же на берег выбрался, а утречком его наши подобрали.
Федор притих. Он не отстреливался — торопясь приспособить к огромной мине взрывной капсюль. Фашисты решили, вероятно, что партизаны все уничтожены, полезли к опорам, столпились наверху моста. А когда подошли к неподвижному Федору, тут-то он и взорвал мину. Мост взлетел на воздух…
Нестерчук умолк. Весело пылал в печурке огонь, а в лесу бушевал ветер. Молодые партизаны сидели словно окаменевшие.
— Нет нашего Федора… Зато та железнодорожная линия еще не действует и по сей день. Мы поклялись, что она не начнет действовать, пока здесь будут находиться фашисты, — помолчав, сказал Нестерчук.
— Да. Вот это был настоящий человек! — сказал тот, что огрел полицая по загривку.
Остальные в знак согласия лишь кивнули.
Спустя минуту так же, как и огонь в печке, вспыхнул оживленный разговор:
— Это человек был необычайной смелости, — сказал один.
— А что ему еще оставалось делать?
— Как что? — удивился чубатый. — Ведь мог же и он броситься в речку, не взорвав моста. Вот это герой!
Выслушав их спор, Нестерчук сказал:
— Он был самым обыкновенным парнем. Таким же вот, как и вы. Но в борьбе с врагом раскрылись его необыкновенная сила и чувство, которые оказались сильнее смерти.
— Какое же это чувство?
— Чувство любви к Родине, к своему народу. Эта любовь придает человеку силу принести себя в жертву во имя счастья Родины и всего народа. А разве у вас, товарищи, нет этих чувств? Есть, есть, хлопцы. Вы еще такие чудеса творить будете… Попомните мое слово! А теперь спать, спать.
Парторг выпрямился, распрямил спину, одним движением широких плеч поправил на себе полушубок, ласковым взглядом окинул зачарованных слушателей. По всему было видно, что им совсем не хотелось спать.