Степан только усмехнулся. А Романенко тут же набросился на жену:
— Ат, языком мелешь, старая! Баба, а тож лезет в военные дела! Да ты видишь, что за планы у них? По таким планам ни одному фашисту не удержаться. Он сидит себе, думает: никто про него не знает не ведает, а он уж, голубчик, давно тут на плане обозначенный. Так что ты уж займись своими делами, старуха.
Время от времени к нам прибывали гонцы из штаба соединения. Начальник штаба сообщил: немцы в Чернигове готовятся, подтягивают силы в Остер, появился гарнизон за Днепром в Ясногородке. Мы еще раньше знали: готовится нам огневой мешок, немцы стягивают нас стальной цепью. Теперь это подтверждалось каждым новым донесением. Нужно было спешить. Нас в Пырнове, разумеется, меньше всего ждут. Они даже подумать не могут, что партизаны готовятся пойти на такую дерзость. И собираются преспокойно отпраздновать у Коваля пасху, а уж потом двинуться на нас и разгромить.
Дознавшись, что по донесению одной из девчат, помогавших Ковалихе выпекать куличи, на карту попал и Коваль, и гебитскомиссар с майором, старый Романенко был так рад, будто самолично всех их поймал в ловушку.
— Так и тот рыжий уже на плане?! Прищемило, значит, волку лапу. Знал я его, знал, собаку. Тихий такой был прежде, понуристый…
К вечеру план разгрома пырновского гарнизона был завершен. В Ровжи вступил в полном составе отряд «Перемога», две роты из отряда имени Щорса, подтягивались боевые дружины из сел. Старая Романенчиха, прижав руки к груди, провожала колонны глазами. Они у нее сияли восторгом и радостью. Своему старику она говорила:
— Святый боже, силища-то какая! Э-э, где уж тут, к черту, немцу удержаться. И без твоего плану видно — не выдержать ему, окаянному.
Илья подвел наших оседланных лошадей. На его лице играла торжествующая улыбка, глаза блестели, и вся фигура была полна нетерпенья и молодеческого азарта. Он полюбил бои и с нетерпением ждал их.
Мы простились со стариками. Мать никого не видела, кроме Илька. Она простерла к нему руки, видимо хотела обнять, прижать на прощанье к груди, а он, очутившись уже в седле, весело крикнул ей: «Бувайтэ, мамо!» — и вихрем вылетел за ворота. Под вишней в соседнем дворе я заприметил белый платок и девичьи улыбающиеся глаза. Рука девушки нежно махала Науменкову адъютанту, а он в ответ ей обнажил два ряда ровных белых зубов. Я понял, почему он первым поспешил выехать со двора.
Придержав своего коня, я обернулся. Мать стояла посредине дороги и крестила рукою нам вслед. Ее глаза выражали тоску, отчаяние и легкую обиду — не так хотела она попрощаться с сыном. Мне вдруг пришло на мысль вернуть Ильюшу, заставить более тепло проститься с матерью. Но когда я взглянул на дорогу, Илья уже затерялся в клубах пыли, помчавшись выполнять Науменково задание.
Передовые отряды уже углубились в лес. Из Ровжи выступала последняя рота.
IV
Смеркалось. От головы в конец колонны пронеслось: «Привал!»
Остановились в огромном старом лесу. Отсюда до Пырнова четыре километра. Если хорошенько вслушаться в вечернюю тишину, то можно услышать бомканье одинокого колокола маленькой церквушки. Это звонят к вечерне — завтра пасха.
Собрались командиры подразделений. Они получали боевые задания. Пырнов должен быть окружен со всех сторон. Для немцев предусматривался один выход— в весеннюю Десну. Но и на том берегу они не найдут себе спасения, ибо туда переправлялась в засаду боевая группа под командой самого начальника штаба партизанского отряда «Перемога» Никиты Корчагина.
В сторонке сидела группа партизан-проводников. Это все бывшие лесники, жители Пырнова, то есть те, кто знал все стежки-дорожки на подступах к городку и мог пройти по ним с завязанными глазами.
Командир получал задание, Степан Юхимович вызывал проводника. И хотя его предупреждение и до этого слышали, все же он каждому в отдельности повторял:
— Смотри у меня — не проморгай! Чтоб вывел точно. Ну-ка, рассказывай, как будешь вести?
Проводник наспех рассказывал о предстоящем пути.
— От балки чуть-чуть повернешь вправо, а тогда уж держи курс прямо. Как раз и выйдешь напротив жандармерии.
Когда Степан Юхимович вызвал проводника Александра Бабича, перед ним предстали двое.
Вторым был Иван Емельянов. Хотя Ваня никогда не бывал возле Пырнова и не знал тут ни единой тропки, однако появлению его никто не удивился.
Бабич и Емельянов были неразлучными друзьями. Сашко вырос на Десне, а Ваня где-то на Оке. Встретились они первый раз в партизанском отряде. И такая между ними завязалась дружба, что, как говорится, водой не разольешь.