— Будьте покойны, ребята. Прощайте.
— Прощай, — сказали они шепотом.
Вошел крестьянин. В руке он держал краюху.
— Коней у нас немцы поотнимали, так Иван их у немцев отнял, — сказал он просто и не спеша, протягивая им краюху. — Пойдем до коней, а то как бы немцы не хватились.
В темноте глаза его казались еще более тоскливыми, а голос резал сердце. Однако они сдерживали себя и старались не верить ему.
— На ту сторону сын хочет, — сказал крестьянин. — Ну, что ж. Хочет, так пусть…
И он проводил их за огород.
Пара коней, запряженных в бричку, стояла у плетня. Иван соскочил с сиденья, поправил чересседельник, не столько для надобности, сколько чтобы скрыть слезы, затем поцеловал отца, и отец сказал троим:
— Садитесь. А то немцы догадаются.
— Да они ж все равно догадаются, — сказал сын горестно. — Не уцелеть тебе, батька!
— А, пускай!
Гнат Нередка спросил у крестьянина помоложе:
— Чего ж отец с нами не едет?
— Да нельзя. Параска больна. Как оставишь?
— Нельзя оставить, — подтвердил пожилой крестьянин.
Подпасков и Отдуж сидели в бричке. Нередка стоял, опустив голову.
— Обождь приказа, — сказал он.
Подпасков думал о том же, о чем думали остальные. Теперь уже не было сомнений, и крестьянину они все верили.
Они торопливо оглядываются: на дне брички лежат четыре немецкие винтовки с патронами, да и бричка, по-видимому, досталась Ивану не даром, так как весь передок ее обрызган кровью. Ясно, что опасения их были напрасными, и предчувствие недоброго появилось в них из-за усталости и измучившего их голода.
И что же? Раньше получалось так, что они оставляли Сосульку на жизнь, спасали его, а теперь выходит, что оставляют его на смерть.
— Приказываю поправку, — сказал Нередка, и, круто повернувшись, он вернулся в клуню.
Подпасков объяснил пожилому крестьянину:
— Четвертого решили с собой взять.
— Да я знал, что он там сидит, — сказал крестьянин. — Мы так только полагали, что он не хочет или оставлен для вашего дела.
Четверо уселись в бричку.
— Прощай, Иван, — сказал отец.
— Прощай, батька, — ответил сын.
Нередка озабоченно посмотрел в лицо Ивана. Это было красивое, честное и гордое лицо. И он спешил к бою. Он хотел защищать родину.
— Двигай, — сказал Нередка.
Бричка вошла в лес. Она пробиралась такими топкими и непроходимыми местами, что, как ни хотелось четырем спать, они не могли не любоваться на ловкость Ивана.
— Да никакого дива тут нет, — сказал Иван. — Мы сюда постоянно за сеном ездим, каждый метр знаем. А вы бы отдохнули пока. До Воробьевска езды часов шесть.
Они и уснули.
Иван сидел, смотрел на дорогу и не видел ее. Кони шли сами. Иван думал об отце, о больной сестре и о том, что эти голодные, оборванные люди напомнили ему о долге перед родиной, о необходимости защищать ее и что при взгляде на них в нем окрепла решимость уйти из дому, «на ту сторону». Он гордился тем, что они доверились ему с первого взгляда, и он решил отплатить им тем же, не покидать их никогда. От света луны он казался еще более стройным, красивым и верным. Если б в эти минуты проснулся кто-нибудь из четырех, он бы непременно подумал, что Иван очень походит сейчас на политрука Мирских, и ему могло б даже, под призрачным светом луны, показаться, что деревенский парень исчез, передав вожжи Мирских, и политрук правит теперь бричкой.
Ну что ж, ведь их теперь было действительно вновь пятеро!
2 декабря 1941 года
БЫЛЬ О СЕРЖАНТЕ
Эту быль о сержанте Морозове рассказали мне бойцы полка, где служит Морозов, и партизаны, встретившие его на пути. Случилось это в начале 1942 года, когда полк был расколот противником на части и меньшая его часть, где тогда находилось полковое знамя, остановилась в так называемом Парусном холмовье. Полк продолжал упрямо пробиваться к своему знамени. Немецкие танки, сопровождаемые автоматчиками, занимали узкий перешеек, отделивший основные силы полка от подразделения, которым командовал лейтенант Потапов и где, как я уже говорил, находилось полковое знамя…
Но предварительно надо сказать несколько слов о Василии Морозове.
Василий происходил из села Крицы, расположенного неподалеку от Парусного холмовья. Отца, сестру он не видал с начала войны. Вот теперь, когда полк перебросили в холмовье, Василий рассчитывал увидеть родных… Вместо этого как раз накануне боя он узнал, что его больной отец и сестра, не пожелавшая оставить отца, попали к немцам. «Что ж, колхоз им коня не мог дать? — думал со злостью Морозов. — И соседи с конями есть! Скажем, заведующая почтовым отделением — Смирнова Надя!..»