Командир приказал:
— Развернуть знамя!
И старший сержант Морозов дрожащими руками стал развертывать знамя, побуревшее от его пота, потемневшее от его крови.
— Древко! — приказал командир. — Подать древко!
Появилось древко.
И тогда, не обращая внимания на усталость сержанта, — да и он сам не обращал на нее внимания — подполковник приказал ему поднять развернутое знамя и пойти вперед. И сообщить об этом всему полку.
Сообщили.
Старший сержант Морозов шел.
Ветер колыхал знамя.
Ветер был чуть заметный, но Морозову казалось, что ветер разрывает его на части. Тем не менее Морозов шел.
И полк шел вперед.
Шел, не обращая внимания на огонь противника, шел, готовый взять любые препятствия, шел отчаянно.
Шел и брал танки и орудия. Шел так, что командир армии, узнав о подвиге 84-го пехотного, сказал, прикрывая шуткой свою радость (он был очень сдержан):
— Что-то нынче гитлеровские гости уезжают спозаранку!
И вот старший сержант Морозов стоит на холме, таком знакомом, покрытом кочками, которые все еще кажутся твердыми, словно закремневшими. Перед ним расстилается полосатое кочковатое холмовье, и низкие тучи, словно приняв на себя зарок идти только на этой высоте, несутся над лесом. Как будто ничто не изменилось. Даже древко от знамени, воткнутое лейтенантом, стоит по-прежнему.
Нет, не по-прежнему.
Нет лейтенанта Потапова. Нет его подразделения. Усыпав бесчисленными трупами неприятельских солдат и остовами танков все холмовье, подразделение лейтенанта до последней капли крови стойко защищало дальние подступы к городу Ленина, защищало честь своего полка.
Полк выстроился по холму, и под холмом, и по всему кочковатому холмовью и отдает честь героям.
И у знамени, которое держит старший сержант Морозов, стоит подполковник и говорит пламенную речь в честь погибших героев.
Стоит Морозов и глядит вдаль, за лес. Там находится землянка, где его ждут отец, сестра и, может быть, невеста. Да, ждут непременно! Теперь туда можно пойти и рассказать, как и почему это случилось, что он не зашел домой, а свернул в лес и тем самым обидел отца, сестру, невесту. Но они люди, и притом наши люди. Они поймут, если разъяснить им. А может быть, даже и сами догадались раньше того… Они ведь понимают, что природа войны строго запрещает слабодушие, и тем более если ты стоишь у знамени…
Он смотрел вверх, на лесные вершины, над которыми стремились тучи. Туда, вперед надо идти теперь, вперед. Ведь он теперь узнал, почему гитлеровцы нервничали и даже связывались веревочкой, как альпинисты, когда шли по ленинградским кочкам. Они узнали, что русские перешли в наступление, о-ого!..
Сердце его ныло. Он мог хоть сейчас отрапортовать, что дойдет туда, куда нужно. Он знал это. Но его сердце ныло, оттого, что ему хотелось наступать немедленно, сейчас. Он ждал приказа.
— Слушай, полк!.. — раздался знакомый, уже подлинно ратный голос командира.
И сердце у старшего сержанта Морозова перестало ныть.
Оно услышало приказ.
Полку, под славным его знаменем, приказано продолжать наступление.
1943
«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
Сержант Сергей Животенков, командир орудийного расчета, до войны был преподавателем русского языка в средней школе.
Многим из нас, привыкшим к исполняемому сегодня делу, кажется иногда, что дело, которое мы исполняли до этого, мы любили меньше.
Подобная мысль возникла в голове сержанта Животенкова, и обстоятельства, при которых она возникла, были следующие.
Ранней весной, когда перелески изобиловали снегом, а в поле под лучами свежего ветреного утра появились уже цветочки, противотанковый артиллерийский полк, шедший на запад, вдруг поворотил к югу и стал пересекать длинное село, едва ли не самое длинное во всей Смоленщине. Видно, что немцы и жгли-то его, и взрывали, и растаскивали на блиндажи, а оно все стоит и стоит, упрямо поблескивая на солнце своими рыжевато-бурыми соломенными крышами.
Вот школа. Кирпичное здание ее разрушено наполовину. Нет физического кабинета, библиотеки, общего зала. Но во второй половине, если постараться, можно еще работать.
Начальник связи, далеко высовываясь из машины, подъехал к батарее. Он передал приказание полковника: «Задержаться в селе на полчаса… дальнейшие приказания получите дополнительно!..» И тотчас же замолкли моторы, прекратился грубый лязг тракторных гусениц — и все услышали легкий шум ветвей, колеблемых весенним ветром, шелестящий шепот ручейков, струящихся из-под снега… Что-то простое, деревенское полилось всем в сердце…