И старичок угостил Ушлого наливным яблочком.
РАЗНОЦВЕТНЫЕ ЗУБЫ
Ветеран войны Вениамин Андреич Соболев проснулся в своей комнате весенним утром 1993 года. Он жил в коммунальной квартире на первом этаже, занимал одну небольшую комнату, узкую и длинную, выходящую окном в старый московский двор. Двор этот прятался в переулке, за темной аркой, сразу за кинотеатром, где показывали исключительно только индийские фильмы, в непосредственной близости от Курского вокзала.
Неподалеку шумело и грохотало Садовое кольцо, бурлила грязная привокзальная площадь, поезда уносились на юг или в веселое Подмосковье, а во дворике было почти тихо, но в то же время по-весеннему светло: пьяный солнечный свет согревал пыльный асфальт, по нему скакали и орали птицы, изредка пробегали то ребенок, то кошка, зеленая трава пробивалась под окнами… Старик Андреич высунул лицо в форточку, сквозь засранную птицами решетку вдохнул возбужденный московский воздух. За окном, в огромном городе кончалась, мимоходом, одна недолгая, но безумная эпоха, и начиналась другая, тоже безумная и недолгая.
Нельзя сказать, что старика-ветерана эта смена эпох никак не затрагивала – он был, несмотря на старость, отчасти вовлечен, отчасти взбудоражен.
Но сейчас он собирался завтракать.
Он вскипятил чаю, сварил яйцо вкрутую… и вот сидел у окна, на кровати, накрытой ковриком с оленями. Стол ему заменяла табуретка – в солнечном луче светлый пар поднимался от железной кружки с темным чаем (Соболев любил очень крепкий чай), от горячего крутого яйца на белом блюдце. В форточку веяло весной. Вдруг в окно ему кто-то заглянул, заслонив солнечный свет. Старик поднял глаза и увидел за пыльным стеклом незнакомое лицо, расплывшееся в широкой улыбке. Эта улыбка выглядела так странно и необычно, что старик вздрогнул. Зубы незнакомца были аккуратно выкрашены в разные цвета, настолько яркие и чистые, что улыбка напоминала открытую коробку с акварельными красками.
Эта яркая многоцветная улыбка сияла на непонятном мужском лице среднего возраста.
– Сумасшедший, – понял старик.
Здесь, в районе вокзала, много шаталось всякого отребья: бомжи, алкоголики, проститутки последнего разбора, цыгане… Естественно, было много и ебанутых. Так что старику-былоНе привыкать.
– Батяня… – произнес улыбающийся. – Как сам-то?
Ветеран хотел было строго задернуть занавеску, понимая, что времена такие, что разговор может обернуться как угодно – человек с разноцветными зубами вполне мог вытянуть из кармана пистолет и разрешить все проблемы пенсионера прямо через окно. Но незнакомец вынул вместо пистолета пачку американских сигарет и добродушно протянул в форточку:
– Закуривай,отец.
Курева у Андреича не имелось, желание пустить дым внезапно оказалось сильнее инстинкта самосохранения – старик ловко выудил две сигареты.
– Ты… воевал? – спросил улыбчивый.
– Воевал за вас, за дураков, – ответил ветеран строго. – А ты чего это зубы выкрасил? До беленькой допился?
– В районе того, – еще шире улыбнулся незнакомец.
Затем какая-то тень пробежала по его лицу, и он добавил:
– Если выкрасил, значит не от хорошей жизни.
– Ясное дело, – согласился старик. – Ясный хуй: от хорошей жизни зубы не красят. – Он закурил.
– Выпить хочешь, ветеран? – спросил человек с разноцветными зубами, вынимая из-за пазухи наполовину уже опустошенную бутылку виски,
– Ишь ты, импортное пьете… – холодно отметил Андреич. – Зубы зубами, а к качеству тянет.
Незнакомец отпил большой глоток, причмокнул, мечтательно закурил свою американскую сигарету, присев на корточки. Несмотря на презрительный тон, Андреичу тоже хотелось выпить, и он протянул в форточку свою худую жадную старческую руку.
– Ты чего, дед, в колонии строгого режима? – усмехнулся человек за окном. – Сквозь решку пить – гадом быть. Ты уж пригласи меня в гости, как человек. Выпьем. Расскажу тебе про разноцветные зубы.
Андреич прикинул, что квартира в этот час полным-полна людей, особого стрема нет, и решил пустить гостя.
И вот они сидели друг напротив друга в его комнате, покуривая. Хозяин выставил на табуретку граненые стаканы и получерствый белый хлеб с остатками масла, в качестве закуски. Разлили янтарное спиртное, и оно радостно вспыхнуло в гранях отраженным солнышком.
– Значит, воевал? – снова спросил незнакомец.
– Воевал, воевал, – равнодушно откликнулся пенсионер.
– Ну, тогда – за Победу! – предложил гость.
Они чокнулись, выпили. Алкоголь согрел изнутри тело старика, ему стало благостно.
«Ишь ты, удод пестрозубый», – думал он, глядя на гостя сквозь дымок от сигареты. – «А одет ничего, прилично. Деньги есть, ума не надо».
– Так чего зубы выкрасил? – спросил он.
– Ты воевал. Я тоже воевал, – ответил тот.
Он оттянул вниз ворот полурасстегнутой синей рубахи, блеснула тонкая золотая цепочка на шее, а пониже цепочки обнажилась татуировка – КАНДАГАР
– Вот оно как. Интернационалист, – сказал старик, и приготовился выслушать какую-нибудь страшную или сентиментальную (а скорее всего, и то и другое одновременно) военную историю.
Рассказ не заставил себя ждать. Интернационалист рассказывал сначала довольно невнятно, много матерился, то переходя на полублатной жаргон, то на язык почти интеллигентный (видно, до Афганистана он учился в вузе). Чтобы не растягивать повествование, перескажем его рассказ коротко.
В 1983 году (год, обозначенный на татуировке) он служил в войсковой разведке. После Кандагара их часть оказалась в каких-то диких местах, почти в пустыне. В тех местах обитало какое-то племя, чем-то отличное от других афганцев, населяющих те края (кажется, племя отличалось языком, обычаями, возможно, люди этого племени даже не исповедовали ислам, или же это была какая-то особая разновидность ислама, сохранившая в себе связь с древними языческими культами).
В тех местах находилось большое количество боевых групп моджахедов (гость называл их, естественно,
«духами»), которые постоянно атаковали советские войска. Командованию частей, которые с трудом продвигались вглубь этой территории, не было точно известно, какие у «духов» отношения с членами упомянутого племени. Бродила молва, что «духи» обошлись с местными жестоко, якобы даже вырезали несколько селений. На это возлагались некоторые надежды.
Было решено найти человека из племени, который бы хорошо знал стоянки моджахедских банд, склады оружия, горные тропы, убежища…
Такого человека нашли – он работал на «духов» в качестве проводника, потом, говорят, сбежал от них… Стало известно, что он скрывается в одном селении. Его выследили, схватили, доставили в штаб. Это был темнокожий, сухонький человечек, ростом с 12-летнего ребенка, очень улыбчивый и на вид робкий. Улыбчивость в этих краях встречалась не часто – это обращало на себя внимание.
Ему дали карту местности, объяснили через переводчика, что он должен отметить на ней тропы «духов», их стоянки, убежища, места входов в горные пещеры, где они скрывались… В случае отказа его обещали убить, за помощь посулили еды, денег. Человечек закивал, заулыбался. Его темные ручонки казались совсем детскими. Он что-то залопотал на своем наречии.
Переводчик сказал, что пленник просит дать ему краски и зеркало, и оставить его на время наедине с картой. Туземец объяснил, что сам ничего не помнит – памятью обладает только его отражение.
Для того чтобы вспомнить то, о чем его спрашивают, он должен посоветоваться со своим отражением.
Он всегда так делает. После этого он обещал нарисовать разными цветами тайные пути отрядов, их стоянки, схроны и прочее… Ему принесли зеркало, бумагу, коробку акварельных красок, кисточки, кружку с водой. И оставили одного, в охраняемой палатке.