С советскими товарищами мы должны были увязать вопросы взаимодействия на предстоящих учениях с советским механизированным полком, расквартированным по соседству с нашей частью. Сегодня мы ехали на рекогносцировку, чтобы все вопросы взаимодействия разрешить на местности.
Я был на десять лет моложе Барлаха и являлся офицером оперативного отдела. В руках я держал топографическую карту, на которую время от времени поглядывал, чтобы мы не заблудились.
— На следующем перекрестке нам следует свернуть направо, — напомнил я Барлаху. — А вы знаете товарищей, с которыми нам предстоит сегодня встретиться?
— Нет, — ответил он. — Я знаю, что начальником штаба полка является майор Бережной, с которым мы и должны будем выяснить все вопросы. Вот сегодня мы с ним и лично познакомимся… — Барлах откинулся на сиденье и снова попытался сосредоточиться на вопросах, которые нужно было обговорить с русскими товарищами, но это ему, видимо, так и не удалось, ибо он то и дело посматривал по сторонам.
Я тоже не мог сосредоточиться и думал о товарищах, к которым мы ехали.
«Интересно, что за человек этот майор Бережной? — думал я. — Судя по фамилии, он русский, а быть может, украинец. Но сама фамилия еще ничего не говорит…»
Впереди показался железнодорожный мост. Я посмотрел на часы и отметил, что в нашем распоряжении было еще одиннадцать минут. Мы остановились и вылезли из машины.
Шофер занялся мотором, а мы отошли в сторону.
Барлах сориентировался и, развернув карту, наносил на нее какие–то пометки. Однако долго заниматься изучением местности ему не пришлось, так как вскоре послышался шум автомобиля. Вдоль реки навстречу нам ехал советский военный газик.
Машина остановилась рядом с нашей. Из нее вышел белокурый майор. Сощурив глаза под густыми бровями, он оглядел нас, поздоровался и по–немецки сказал:
— Я майор Бережной, а вы, как я думаю, майор Барлах.
— Точно так, — ответил ему Фред по–русски.
Я удивился тому, как хорошо говорил русский майор по–немецки, в то время как наш начальник штаба говорил по–русски с явно немецким акцентом.
— Я вас сразу узнал, — продолжал Бережной, — так как видел ваше фото у моего предшественника подполковника Шелякина. Так что никакой ошибки тут быть не может, хотя… Вы когда–нибудь были в Тюрингии? Или в районе Веймара?
— Разумеется, — усмехнулся Фред, — только недолго. Бывает так, что встретишь незнакомого человека и готов спорить, что ты его хорошо знаешь. Хотя почему бы и нет, вполне возможно, что мы с вами где–то встречались. Да, к слову, фото–то мое старое, я тогда еще не носил очков… А вот это капитан Келлер, — представил он меня.
Бережной протянул мне руку, дружелюбно поздоровался и сказал, что он приехал один, так как его помощник заболел, а другие по горло заняты работой.
— А вы хорошо говорите по–немецки, — сказал я Бережному. — Здесь у нас научились?
— Более или менее прилично я разговариваю всего с год, — ответил он, — а начал я учить немецкий еще мальчишкой, когда мне было всего пятнадцать лет, и, как мы говорим, совсем в других условиях.
— В других условиях и я изучал русский, — заметил Барлах. — Должен сказать, что с русской грамматикой я до сих пор не в ладах.
— Вы были в то время солдатом? — спросил Бережной.
— Разумеется. Был я тогда молод, здоров, плохо, к сожалению, просвещен политически, так что нет причины щадить меня: я был ефрейтором.
Разговаривая, мы подошли к реке.
Бережной остановился на бугорке и спросил:
— Будем разговаривать по–немецки?
— Я бы хотел, — быстро согласился Барлах. — В интересах дела, так мы скорее поймем друг друга. Я по–русски говорю неважно, а мой заместитель — и того хуже.
— Согласен, — майор Бережной хлопнул рукой по папке, которую держал под мышкой. — Для начала давайте проверим идентичность нашей документации!
Проверка прошла быстро: все документы и на русском и на немецком языках оказались идентичными. Нужно было только нанести на карты кое–какие обозначения. Затем мы уточнили все вопросы взаимодействия, направления наступления, задачи отдельных подразделений и так далее. Встреча прошла по–деловому.
К полудню все основные вопросы были решены, оставались кое–какие мелочи.
Стало жарко. На лбу Бережного блестели крупные капли пота. Бросив взгляд на реку и на поле, расстилавшееся на противоположном берегу до синевшего на горизонте леса, и раскинув в стороны руки, он сказал:
— Когда наша Припять разливается осенью после сильных дождей или же весной после таяния снегов, все вокруг залито водой, которая выходит из берегов, а вода становится прямо–таки темно–коричневой. Детишками мы очень боялись наводнения, особенно моя сестренка.