Зато после обеда, на занятии по политподготовке, когда командир взвода объяснял солдатам, кого им следует считать друзьями, а кого — врагами, Фриц вдруг начал клевать носом, и лейтенанту пришлось не один раз поднимать его с места. Роберт тогда даже немного позлорадничал, но, что ни говори, новичкам многое прощается, что не прощается старослужащим.
Все это было бы не очень важно, если бы отделения не соревновались за звание «Лучшее отделение».
«Если будет точно доказано, что нарушение границы произошло во время нашего дежурства, тогда нам, — думал Роберт, — не видать первого места как своих ушей. И все это как раз в тот самый момент, когда по всем другим показателям мы в полку тянем на «Лучшее отделение». Через несколько недель я демобилизуюсь, вернусь домой, к своим родным, своим ребятам. Интересно, дадут ли мне мой прежний «Икарус»? Не будут ли дрожать руки, когда я снова возьмусь за баранку? Я все время служил хорошо. Оставшееся время прослужу так же. Ничего особенного не должно произойти. Мы должны завоевать звание «Лучшее отделение».
Роберт поднял голову и посмотрел на командира взвода, который вопросительно смотрел на ефрейтора.
* * *
Фриц так потянул пальцы, что захрустели суставы. Чуть смущенно он посмотрел на Венде: с его мнением считались в отделении, и казалось, что для него не существует неразрешенных проблем. Временами Фриц завидовал ему и, сам того не замечая, подражал ему в жестах и даже употреблял некоторые из его выражений.
«Неужели и на самом деле граница была нарушена в то время, пока я дремал, — думал он с раздражением. — Вряд ли. Как–никак рядом был Роберт, а уж он–то бывалый волк. Перед его носом не так–то легко проскользнуть. Да и Альфа была там, она бы сразу почувствовала приближение нарушителя. Но если это будет доказано и выяснится, что я как раз спал, то я пропал: с первых же дней я стану посмешищем для всего взвода. Ну и начал же я службу, ничего не скажешь! А служить мне еще целый год! Тогда мне покажут где раки зимуют. Признаться же нельзя. Здесь, на границе, не та дисциплина, что в учебном батальоне! Да может, Роберт и не заметил вовсе, что я спал? Да это и сном–то, откровенно говоря, назвать никак нельзя.
Да чего я ломаю голову черт знает над чем. Нужно только держать язык за зубами, и все. Как говорил мой предыдущий начальник: самое важное — вверх не подниматься, но и вниз не упасть. Не нажить себе врагов. А уж он–то знает, как надо служить: как–никак всю войну просидел писарем в штабе полка. К тому же есть еще и самокритика. На всех собраниях начальство так охотно слушает тех, кто бичует сам себя. А если я еще в чем–нибудь отличусь, ну, например, заслужу значок спортсмена, то все будет в порядке, больше того, они еще будут говорить, что это они меня таким воспитали. Вес ясно, — мысленно успокаивал себя Фриц. — Буду поступать так же, как сам Роберт. Он, собственно, старший дозора. Ничего, следовательно, и не случилось».
Фриц еще раз посмотрел на Роберта, на этот раз уверенно и обнадеживающе, словно хотел сказать; «Выступай смело, я тебя не подведу».
* * *
Роберт молча рассматривал лица товарищей, стараясь отгадать по их выражениям, о чем они думают, но так и не отгадал, зато вдруг до него дошло, что слова лейтенанта относились, собственно, только к нему. И вот сейчас все они сидят и ждут, что же он скажет.
«Им хорошо сидеть и молчать, когда этот случай не касается их лично. Но и меня не так–то просто сбить с толку!»
— Ефрейтор Венде, мы ждем вашего ответа, — сказал лейтенант. — Вы были старшим дозора как раз на том участке границы.
— На нашем участке он не мог пройти! — решительно произнес Роберт, упираясь руками о стол. — Не может такого быть!
Лейтенант сдвинул брови. Его раздражало столь решительное заявление Венде, но офицер сдержался:
— Этого никто не утверждает. Я не имел намерения переложить вину за случившееся на вас, однако нам нужно выяснить причины столь тревожного инцидента. Расскажите нам о том, как проходило ваше дежурство.
Спокойствие, с каким лейтенант произнес эти слова, произвело отрезвляющее действие на Венде. Он пожал плечами, затем, уставившись глазами в одну точку, начал рассказывать. Рассказал подробно обо всем, однако умолчал о том, что Гейман задремал на посту.
Такое поведение ефрейтора обрадовало Фрица: он сразу же почувствовал себя уверенно.
— Скажи, а почему ты переместил сигнализацию, когда она еще не была нарушена? — спросил Венде Шустер.
— Мне было так приказано! — ответил Роберт, бросив взгляд в сторону унтер–офицера Йонаса. — Я не думаю, чтобы меня кто–нибудь мог видеть.