Выбрать главу

Ни одного пьяного. Все трезвые.

Грустно мне было видеть, как все товарищи уходили на войну. Проводил я

5<-ю> бат<арею>, проводил и 6-ю, все ушли, и остался я один дома. 16 лет пробыл я в строю. Сколько усилий потратил над своими батареями и как фатально ушел из строя в феврале этого года{2}. Если б можно было предвидеть события! Но что же оставалось делать? Идти в строй, но куда? В своих батареях все вакансии заняты. Идти в чужую часть, где никого не знаешь, невозможно. Решил ждать. Проситься в какой-нибудь штаб и сидеть там без дела как-то глупо.

Но время шло. Прошел уже второй месяц войны, и стало невмоготу. Как ни тяжело было проситься в штаб, а не в строй, я все [же] решился и написал Кириллу{3}, который находился в Ставке Верховного главнок<омандующего>. Предварительно я просился у Ники{4}, который меня благословил на это.

23 сен<тября>

Я получил от Николаши{5} телеграмму: "Тебе Высочайше разрешено состоять в распоряжении генерала Рузского{6}, можешь выехать, как только будешь готов, предварительно заезжай ко мне. Николаша".

Сборы были недолги. Заехал с мамa{7} на могилу папa{8}, были у Спасителя. Простился с т<етей> Minny{9}, с Ники и Аликс{10}, получил в благословение образки. Мамa меня благословила крестиком.

28 сент<ября> из Петрограда я заехал в Царское Село{11} к мамa. Позавтракал с ней и в 1 ч. 38 м. с Александровской ст<анции> отбыл на войну. Со мной поехали Кубе{12}, мой камерд<инер> Бондаренко и казак Кубе Дмитрий. Лошади и мотор были высланы вперед.

29 сен<тября> в 10 ч. 20 м. утра я приехал в Вильно и встретил на вокзале ген<ерала> Ермолинского{13}. Узнав о моем приезде, он приехал сообщить, что в Вильне, в Витебской общ<ине>, лежит тяжело раненный Олег Кон<стантинович>{14}, привезенный вчера вечером с передовых позиций у Вроцлава. Я сейчас же сел в мотор с ним, и мы поехали в лазарет. Игорь{15} был там. Он привез брата. Лучшие хирурги были налицо - проф<ессор> Цейге ф<он> Мантейфель{16}, Оппель{17}, Мартынов{18}.

Я долго с ними говорил. Они как будто питали надежду его спасти, но рана была ужасна, потеря крови значительна, что вызвало ослабление всего организма. Я хотел зайти к Олегу, но он спал. Я повез Игоря к себе позавтракать и в 2 [ч.] снова поехал в лазарет.

Олег проснулся. Я зашел к нему. Он сейчас же сказал: "Как я рад тебя видеть, куда ты едешь?" Я ему сказал. Он спросил: "А ты рад ехать на войну?" Потом спросил, по-видимому, не желая, чтобы другие поняли: "Comment vont les affaires?"{*1} На мой благоприятный ответ он сказал: "Dieu merci"{*2}. Тут же стояла сестра. Он попросил дать ему поесть. На столике в блюдечке стояло мороженое, но совсем растаявшее. Сестра хотела принести свежее, но он попросил именно это растаявшее мороженое. Когда сестра дала ему попробовать, он сказал: "Это невкусно", и сестра принесла свежее мороженое. "Вот это вкусно"; но, покушав очень немного, сказал: "Довольно", взял платок, обтер себе рот и грустно на меня посмотрел. Затем он откинулся назад, и уставил свой взор в потолок, и глубоко вздохнул. Стоявший рядом доктор быстро схватил его руку, чтоб узнать пульс. Олег как будто очнулся и спросил: "Как пульс?" "Хороший", - был ответ доктора. "Сестрица, сестрица, - позвал Олег, - скандал! - И, обращаясь ко мне: - Je te demande pardon, mais je crois que je vais vomir"{*3}. Видя, что я стесняю его, я вышел на минуту и скоро вернулся.

Проф<ессор> Оппель сидел у него и утешал: "Мы скоро его поправим, мы теперь молодцом". Олег улыбался. Мне пора было ехать. Простился с ним. "Que Dieu te garde{*4}, спасибо, что заехал ко мне. Всего хорошего". Пожелав ему скорее поправиться, я вышел. В соседней комнате я нашел ген<ерала> Ермолинского. Мы оба молча посмотрели друг на друга. Не жилец Олег. Как ни утешали нас доктора, но достаточно было на него посмотреть - ни кровинки в лице. Цвет восковой белизны. Несмотря на страшную рану, никаких страданий. Темпер<атура> 36,8, пульс 160. Проф<ессор> Цейге говорил, [что] лучше бы он страдал. Ему впрыснули накануне морфий, но это оказалось излишним. Он не только не чувствовал боли, но и не сознавал серьезности своего положения. В его улыбке, разговоре было столько простоты, что казалось, он не хотел признать, что умирает за отечество. Свой поступок как будто он считал в этой огромной войне столь незначительным фактом, что не стоит об этом и говорить. Он даже ни разу не говорил о Георгиевском кресте{19}, который только утром получил от Государя. Он умирал героем, скромным и в скромности великим.

Через два дня я лишь узнал о его кончине в этот самый день в 8 ч. 10 м. вечера, то есть он скончался через шесть часов после того, что я его видел. К 5 ч. ждали его отца и матерь. Они, как я потом узнал, застали его еще в живых, и он скончался у них на руках{*5}.

В 3 ч. дня я выехал из Вильны на ст<анцию> Лида, куда прибыл в 5 ч. 45 м. и через 10 минут выехал на Барановичи. В Лиде я расстался с Кубе, который поехал на Волковыск снять лошадей и мотор. В 9 ч. 30 м. вечера приехал в Барановичи. Кн<язь> Ливен{20} меня встретил на вокзале и отвез на моторе к Кириллу в вагон № 11. Около часу я сидел у него, затем пошли к Николаше. Он долго расспрашивал про Олега. Пил у него чай и около 12 ч. ночи вернулся к Кириллу, где пил [за] его здоровье по случаю завтрашнего его дня рождения. После этого мы вместе поехали на станцию. В 1 1/2 [ч.] он уехал в Двинск на встречу к Диску{21}, а я в 7 утра уехал на Белосток.

Возвращаюсь к посещению Верх<овного> глав<нокомандующего>. Поезд, в котором жил Кирилл, стоял в лесу. Так как я прибыл поздно вечером в Барановичи, было совершенно темно и ориентироваться не было никакой возможности. Проводил меня до поезда Николаши кн<язь> Ливен. Мы шли по шпалам минут пять, по лесу, и вдали виднелись освещенные окна его поезда. Рядом стояла будка с нарядом охраны. Жандармы и л<ейб> казаки. Встретил меня кн<язь> Щербатов{22} и провел в вагон. Николаша и Петюша{23} сидели в салоне и читали газеты. Поздоровавшись с нами, Петюша вышел из салона. У Николаши на шее висел Георг<иевский> крест

3 степ<ени>. Он был, видимо, утомлен, но все же бодр. Первое, что он мне сказал, это что его кошмар - <слу>жить 36 л<ет> и даже 48 post factum. Так как все сведения с фронта сильно запаздывают да и не могут не запаздывать, когда фронт растянулся на 400 верст, всякие распоряжения силою вещей не могут своевременно поспеть. Потом говорил о приезде Ники, как его посвящали в курс дела. Потом мы перешли в столовую чай пить. Тут была масса народу, Димка Голицын{24}, франц<узский> ген<ерал> Лагиш{25}, адъютанты, доктора и т. д.

Итак, я уехал, как сказано выше, рано утром на Белосток. Около 8 утра на ст<анции> Багратионово, немного за Волковыском, Кубе меня встретил.

В 1 ч. дня 30 сен<тября> я приехал в Белосток. Мое дальнейшее путешествие было связано санитарным поездом мамa. Меня к нему прицепили. Я пошел искать знакомых в поезде. Нашел ст<аршего> док<тора> Кожина{26}, гр<афиню> Игнатьеву{27}. Кожин повлек меня смотреть новые вагоны и операционную. Раненых было 560. Долго поезд не трогался с места. Произошло это потому, что из поезда вынесли 10 тяжелораненых, а носилки все не возвращали. Лишь в 3 ч. поезд тронулся на Гродно, простояв в Белостоке с 8 ч. утра. Пошел я чай пить в столовую. Застал там ком<андира> гв<ардейского> экип<ажа> гр<афа> Толстого{28}, его жену и адъютанта. Вдруг из глубины коридора вылезла заспанная фигура Ю. Беляева{29}, который возвращался (скорее бежал) из Варшавы. Но он скоро исчез, по-видимому, снова залег спать. Поезд шел ужасно тихо. Все время длинные остановки. От Белостока до Гродно 86 в<ерст>. На ст<анцию> Кузница в 24 в<ерстах> от Гродно мы приехали в 6 ч. и тронулись дальше в 7 ч. вечера. Около этого времени мы обедали с сестрами. После нашего обеда пришла вторая смена, и мы с Кубе пошли в купе Ю. Беляева, который угощал нас коньяком Гревса{30}. Чего он нам только не рассказывал про Варшаву, сибирских казаков, свои амурные похождения и т. д. Время шло, а мы снова стояли в 4 вер<стах> от Гродно, было 8 ч. вечера, и лишь к 12 1/4 [ч.] поезд подошел к ст<анции> Гродно. Тут я только узнал о кончине Олега Конст<антиновича>. Вагон мой отцепили, поставили на запасный путь, и я скоро лег спать. На следующее утро, было уже 1 окт<ября>, в 10 ч. я поехал являться главнокомандующему