ЗАГАДКА ВОЕННОГО КОММУНИЗМА
Одним из самых странных периодов советской истории является время «военного коммунизма» от «красногвардейской атаки на капитал» в начале 1918 года до Х съезда РКП(б), под влиянием Кронштадта и крестьянских восстаний на Тамбовщине и в Сибири отказавшегося от политики насильственной ликвидации денег, рынка и хозяйственной инициативы. Это не первый случай «равенства голода» в мировой истории. Вспомним хотя бы осажденный анабаптистский Мюнстер в 1535 году или Парижскую Коммуну в 1871-м. Но, повидимому, тут был самый продолжительный эксперимент в таком направлении.
В отношении этого времени, как кажется, нет на сегодня единой и достаточно объясняющей точки зрения, хотя понятно, что тот, кто призывает к возврату этой идеологии и этого образа жизни, должен быть либо полным демагогом, либо не менее полным идиотом. К примеру, 90-е годы ХХ века рассматривают по-разному: кто как «лихие девяностые», время ограбления народных масс, всевластия бандитов и диктата Зарубежа, а кто как время освобождения, надежд, «прерванный взлет». У тех и других есть свои доводы. Но вот «военный коммунизм», суп из воблы, тиф, кровавую гражданскую войну трудно оценить положительно. Произошло все это безумие в первую голову потому, что к власти в Российской Советской Федеративной республике пришли люди, никогда до того ничем реальным не руководившие, выучившие Маркса наизусть, но так и не понявшие на самом деле, что не слова, хотя бы и сопровождаемые лязгом затвора маузера, а независящие от человека экономические законы руководят обществом, что от самых рeшительных приказов хлеба не колосятся и коровы молока не дают.
Хотя в 20-е годы все было не так очевидно. Почитайте хотя бы «Гадюку» или «Голубые города» графа А.Н.Толстого либо поэму Н.Адуева «Товарищ Ардатов» с их культом именно что военного коммунизма. Да и в брежневские годы культ Гражданской войны был широко распространен. От «Неуловимых мстителей», энтузастически выпевающих под титры «Вы нам только шепните, Мы на помощь придем», до ранних песен Окуджавы. К нашему времени, видимо, уже у всех в мозгу образовалась, наконец, некоторая связь между той экономической политикой и тифом с голодом и разрухой.
Но я сейчас не совсем об идеологии. Меня несколько тревожит несколько совсем уж непонятных бытовых деталей того времени. В любой книге о Гражданской войне обязательно идет речь о самых распространенных продуктах: вобле и пшене. Обязательно будут жалобы на пшенную кашу «на машинном масле», на суп из пшенки и на тоже суп из воблы. Скажем, в легенде о рыцаре Революции Феликсе Дзержинском истинным диамантом является сказка Юрия Германа о «картошке с салом». [1] В этом рассказе не указано – что же ели в тот раз остальные чекисты, но по другим рассказам опять появляются вобла и пшено. Странно, все-таки, уж картофель-то помнится наименее дефицитным продуктом во всю советскую историю.
Известный Александр Генис пишет об этом так: «В Гражданскую войну Россия кормилась почти исключительно воблой и пшенной кашей.
...
Об этих продуктах вспоминают все без исключения мемуаристы. Борис Зайцев: «Очереди к пайкам, примус, пшенка без масла и сахара, на которую и взглянуть мерзко». Виктор Шкловский: «О советской вобле когда-нибудь напишут поэмы, как о манне. Это была священная пища голодных»».[2]
Ну, как варить суп из вяленой воблы не очень понятно, но сегодня, когда вобла стала редким деликатесом, это и не к чему. Впрочем, суп из сушеного снетка, «сущика» издавна знаком и русской, и эстонской, и карельской кухне. Понятно, что то же можно делать и из сушеного леща, из окуней или вот той же воблы. Понятно и то, что перевозить и хранить вяленую рыбу проще, чем свежую и даже соленую. Трудно испортить, так что что для неумелых хозяйственников из продотрядов это было вполне доступно.
Но вот какое дело. На 1913 год уловы промысловых рыб в дельте Волги выглядели так: осетра было 2830 тонн, селедки 32950 тонн и воблы 15250 тонн.[3] Астрахань все время была под властью большевиков. Похоже, что на пять килограммов воблы должно приходиться примерно кило осетрины. Но ее в воспоминаниях и книгах о Гражданской войне нет даже следа. Как будто красная рыба перестала ловиться на три года. Один только нашелся человек, не зацикленный на вобле – Лев Троцкий. В своих воспоминаниях он дважды упоминает кремлевское изобилие красной икры: «...бутерброды с сыром или красной зернистой икрой: ее было много в Смольном и позже в Кремле» и «Кормились тогда в Кремле из рук вон плохо. Взамен мяса давали солонину. Мука и крупа были с песком. Только красной кетовой икры было в изобилии вследствие прекращения экспорта. Этой неизменной икрой окрашены не в моей только памяти первые годы революции» [14]. Но у него, возможно, дело в том, что он писал эти воспоминания после изгнания из СССР и уже не считал себя обязанным поддерживать легенду о голодающих наркомах.