Только после перестройки все же выяснилось, что знаменитый наркомпрод Цюрупа, о чьих голодных обмороках нам убедительно рассказывали в школе, все же регулярно получал в пайке свою долю черной и красной икры. [4] Другие пламенные революционеры из совнаркома, можно полагать, тоже. Там у них, если верить, Льву Троцкому, были некоторые проблемы с выпивкой. Было определенное желание ликвидировать «зеленого змия» в кремлевском буфете, с учетом того, что во всей республике был сухой закон. Но и то наркомнац Сталин отстоял перед Лениным вино, упирая на то, что «Как же мы, кавказцы, - запротестовал он, - можем без вина?».[5]
Кроме воблы еще вызывает вопросы и пшено. Возможно, к концу ХХ века этот продукт стал намного ближе русскому потребителю. Но в веке XIX, в 1873 году академик Максимов в своей знаменитой книге «Куль хлеба и его похождения», если говорить современным языком, книге научно-популярной, писал: «Перед гречневой кашей отстают все другие, и ни одна в народе не пользуется таким почетом: ни полбяная, ни из пшена, которая, впрочем, известна только в Малороссии, где из нее варят кашицу, называемую кулешом, ни мамалыга — кашица из кукурузы, к которой русские люди, вообще невзыскательные в пище, не скоро привыкают, ни овсяная каша, к которой русский народ чувствует даже отвращение, так как она напоминает ему больницу и габер-суп».[6]
Действительно, еще в 1916-м предреволюционном году сбор проса был равен в России 113.9 тысячам тонн, а гречихи – 72.1 тыс тонн, [7] но учтем еще, что зона преобладания проса была на юге империи, а в тех исконно великорусских областях, которые были опорой Совнаркома, гречихи было больше, чем проса. Действительно, если мы возьмем данные продразверстки по типично советской Тульской губернии, то увидим, что отобрано у мужиков 1466 тонн гречки и 703 тонны проса, на потребление за вычетом семян выдано 703 тонны гречневой крупы и 460 тонн пшена [8]. Ну, естественно. Тот же Максимов говорит, что «Гречневая каша потому и распространена так сильно, что гречки у нас родится очень много, и в северных губерниях сеют ее потому, что растение поспевает очень скоро (через два месяца после посева)».
А пишут все о пшене. Есть, правда, воспоминания и о ячневой, то есть, дробленой ячменной крупе, как основе для каши. Скажем, у В.Вересаева – «Больше питались картошкой и ячневой кашей, впрочем, было еще молоко и яйца», [9] ну, тут надо учесть, что ему доставалась часть пайка его кузена большевистского деятеля П.Г.Смидовича. Тоже и В.Катаев поминает « ... горку ячной каши с четвертушкой крутого яйца, заправленной зеленым машинным маслом, а вечером опять ту же ячную кашу, но только сухую и холодную».[10] Но вот кремлевский курсант Данилов опять вспоминал: «Суп состоял из воды, заболтанной ржавыми отрубями с запахом селедки, на второе была опять же селедка с гарниром из пшенной каши и жидкий чай с одним куском сахара. Черный хлеб - наполовину с мякиной. Кремль - сердце республики. Люди здесь должны были жить лучше, но увы! В действительности оказалось не так»[11]. Все же он был далеко не наркомом. Тоже и М.Булгаков писал: «Герои были сами голы, как соколы, и питались какими-то инструкциями и желтой крупой, в которой попадались небольшие красивые камушки вроде аметистов». [12]Явная, по описанию, пшенка.
Некое пародийное напоминание об этих героически-параноидальных временах было при многажды героическом Леониде Ильиче. Если помните, тогда Жванецкий поминал о том, что рядового гражданина остро интересует « ... сколько засеяно гречихи и где именно она произрастает». [13] Действительно, греча вдруг опять стала «дефцитом» и я, к примеру, хорошо помню, как начальник Главтюменнефтегаза Феликс Аржанов выразил свое хорошее отношение к русскому по происхождению переводчику французской фирмы «Технип», подарив ему целую наволочку гречневой крупы.
Так в чем же дело? Почему вспоминают не гречневую кашу, а именно пшенную, которой, кажется, должно было быть поменьше? Загадка. Можно измыслить, что дело именно в том, что гречка была привычной с детства, а пшено для большинства возникает как раз в пору «военного коммунизма». Так же, как суп с воблой помнился по своей непривычности. Можно, конечно, задать этот вопрос истории, но ... не дает ответа.