Я сидел и думал: «Если бы он с ней заговорил! Ну вот, они сидят в кузове, и он закрывает ей ноги плащ-палаткой, – разве это не повод для разговора? Или он просто спрашивает, до какого места пойдёт машина. Наконец, надо же ему написать о Ладоге свою «пару очерков». Неужели он не затеет разговора о трассе? «О людях» – как принято выражаться…»
Отчаяние охватило меня. Мне казалось, что я слышу их разговор, десятки вопросов, которые задаёт Ольшанский, и её ответы, тогда как ему нужно сказать всего два слова…
Завывал ветер. Полотнища палатки колыхались, и верёвки, привязанные к колышкам, вбитым в деревянный настил, натягивались, как струны. Были минуты, когда казалось, что порыв ветра опрокинет палатку, раскидает по льду людей, топчаны, горящие в печке дрова, исхлещет всё острым, колющим снегом.
– Даёт жизни! – сказал военфельдшер.
– Теперь до утра, – подтвердил врач.
– Что «до утра»? – спросил я.
Мне показалось, что я пропустил начало разговора.
– Ветер до утра, – сказал врач. – Ну, ужинать будем?
Он встал с топчана и потянулся, широко раскинув руки. Он был очень высок. У него была чёрная, неровно подстриженная борода. Трудно было определить, сколько ему лет, хотя мне показалось, что он молод.
Никто не ответил. Только ветер свистел. Врач подошёл к печке, опустился на корточки и стал помешивать угли.
– Я думаю, надо поужинать, – сказал врач. – А вы как?
Это относилось ко мне. Я заявил, что есть не хочу.
– Бросьте, бросьте, – ворчливо отозвался врач. – Корреспонденты всегда хотят есть. Я ведь и на Большой земле работал. Будем кашу варить. Орёл! – крикнул он фельдшеру.
Но с нар раздавалось тихое сопение.
– Спит, – заметил врач. – Ну и пусть спит. Сейчас приготовим воду.
Он взял котелок и нырнул под мокрый полог, прикрывавший вход. Через минуту он вернулся с котелком, наполненным снегом.
– Во как живём! Как на льдине! – Ему, видно, нравилось это сравнение. – Чтобы получить полкотелка воды, – деловито пояснил врач, ставя котелок на печь, – надо три раза наполнить его снегом. Вода будет препаршивая, предупреждаю, но другой нет.
Он поднял с пола лучинку и стал помешивать ею снег в котелке.
– Гигиена! – улыбнулся я.
– Такого слова не существует, – убеждённо ответил врач.
Он начинал мне нравиться. У него были деловитость и какое-то благодушно-ироническое отношение к тому, что он делал. Он производил впечатление «лёгкого» человека.
– Есть много способов приготовления пшённой каши из концентрата, – рассуждал он, помешивая снег лучинкой. – Можно дождаться, пока закипит вода, можно заранее положить концентрат в воду. Но, откровенно говоря, это дела не меняет. Существенные изменения в анамнезе наступают лишь в результате прибавления к каше масла и поджаренного лука. К сожалению, мы не располагаем сейчас ни тем, ни другим.
Я смотрел в котелок. Внезапно жидкая кашица снега подёрнулась корочкой и тут же превратилась в воду.
– Ну вот, – сказал врач, снимая с печки котелок, – теперь его надо снова наполнить снегом. – И врач опять нырнул под полог.
Это было очень смешно и напоминало старую сказку о том, как ели кисель и бегали в погреб за молоком. Ложка киселя, ложка молока. Почему было не принести снег в ведре и потом постепенно подкладывать его в котелок?..
– Не унимается! – сказал врач, пролезая в палатку. От котелка шёл пар. Он снова поставил его на печку. – Так и хлещет! Ну, дела сегодня будут.
Он опустился на корточки и стал помешивать в котелке. Его волосы были запорошены снегом.
– Ещё один раз, – сообщил врач, – и воды будет достаточно.
Я посоветовал ему насчёт ведра. Врач посмотрел на ведро, висящее на крюке, потом на меня и ответил:
– Пожалуй.
Потом он встал и подсел на топчан, рядом со мной.
– Скажите, – спросил врач, – лётчику тому здорово досталось?
– В ногу, – ответил я. – Он сначала не почувствовал. А потом я заметил кровь; он говорит, что не больно.
– Так всегда сгоряча бывает, – объяснил врач. – Но, видно, счастливо отделался.
– «Мессеров» было три, – вспомнил я, – а он один. По-моему, он напрасно полез в драку.
– Как напрасно? – удивился врач. – А самолёт с людьми и грузом?
– Он был уже над лесом. Цель была достигнута. Лётчику надо было уходить.
– Ну, это вы бросьте, – недовольно проговорил врач. – А вдруг они погнались бы за самолётом? Нет, ни один советский лётчик так не поступит. Ну вот, теперь последний заход. – Он схватил котелок и нырнул под полог.
Фельдшер на топчане мирно посапывал. Я посмотрел на часы. Час ночи. Через шесть часов наступит утро, и я смогу двинуться обратно.
– Прямо невозможно держать в руках металлическое, – заметил врач, появляясь. – Вмиг пальцы отморозишь. Вот холодина-то! – Он рывком поставил котелок на огонь. – Теперь всё. Закипит – и можно класть.
Я почувствовал, что хочу спать. Врач подошёл к полочке и взял оттуда концентрат. Потом подумал и взял второй.
– Сварим два, – обратился он ко мне. – Кутить так кутить!
– Давайте я тоже буду что-нибудь делать, – предложил я.
– Вы будете есть, – ответил он. – Вот смотрите за водой. Скажите, когда закипит.
Глупо было приставать к нему. Как будто требовался штат поваров, чтобы сварить кашу. Но мне было неприятно сидеть сложа руки. Врач высыпал из мешка несколько сухарей и крошки.
– Это вместо хлеба. Надеюсь, у вас зубы не вставные?
Он стал ломать куски. Я видел, что они твёрже камня.
– Замёрзли, – пояснил врач. – Впрочем, предпочитаю сухари мёрзлому хлебу.
Я не разбирался в этих тонкостях. К тому же вода закипела. Размельчив концентрат, я высыпал его в котелок. Вода кипела, и пшено немедленно стало подниматься на поверхность. Вода была мутной.
– Теперь надо потерпеть минут пятнадцать, – сказал врач. – Есть сильно хотите?
Я ответил, что хочу.
– Правильно. Раз корреспондент, – значит, хотите. Орла будем будить? – спросил он, кивая на нары. – Пожалуй, не будем. Собственно, ему повезло больше, чем нам. Лучше хорошо выспаться, чем быть сытым.