Мы постучали. Дверь открыл Анибал, который удивился не меньше нас и с улыбкой произнес:
– Альварито, Хосе Рамон, Серхио? Что вы здесь делаете, ребята, почему не известили, что придете?
Мы и не предполагали, что пробудем несколько недель в домике на кофейной плантации.
Холодный ветер с гор проникал через щель в наружной стене, и по утрам нужно было укрываться толстыми джутовыми мешками желтоватого цвета, которые хранились в одной из комнат.
С наступлением сумерек зажигался фитиль масляного светильника, и весь дом, окруженный темнотой, медленно превращался в нечто загадочное. Казалось, что время остановилось. Мы садились за стол, во главе которого восседал Анибал. С нами садились его егеря. Еду подавала деревенская девушка Мануэла, которая за все время нашего пребывания там почти ни с кем не разговаривала.
Я никогда не забуду ночей, проведенных в этом домике. Сидя на табуретках вокруг тяжелого, сколоченного из толстых досок стола, мы ловили запах пищи, смешанный с дымом трубки старого гаитянца Симона. Когда-то он был рабом и теперь рассказывал разные истории, которые с ним приключались в этих местах. Потрескивал фитиль светильника, разгоняя темноту по дальним углам. Именно в такие минуты мне очень хотелось спросить Симона, что находится там, «в сердце гор», но, должен признаться, я так и не решился это сделать. Мне казалось, что старый гаитянец читает мои мысли. Его черная кожа блестела от падавших на нее бликов света, а кости, казалось, пытались прорвать ее и вылезти наружу. Его красноватые глаза внимательно смотрели на меня, а морщинистое лицо, окруженное клубами дыма, становилось суровым и недоступным.
Скоро тяжелый труд в поле стал для нас привычным делом. Мы помогали Анибалу собирать кофе, выполняли другие работы. Так, например, я научился управлять парой волов, запряженных в телегу. Подражая Анибалу, я покрикивал на них: «Писипи, Марипоса!», когда ехал на речку, чтобы наполнить водой огромные бидоны. Мы чувствовали себя уверенно и были всем довольны. Позднее я много раз задавал себе вопрос: «Почему нам было так хорошо, хотя мы ничего не имели, даже одежды?»
Все шло прекрасно, но, к сожалению, скоро мы стали замечать признаки беспокойства у Анибала, который все чаще и чаще останавливал на нас свой взгляд и, как-то странно улыбаясь, спрашивал:
– Ребята, как настроение?… Играя, вы и не замечаете, что уже несколько недель находитесь здесь и даже научились работать. - Наконец он решился задать вопрос, которого мы больше всего боялись: - Ребята… вы уверены, что спросили разрешения у своих родителей, прежде чем явиться сюда? - И продолжал: - Послушайте, вы же просто сумасшедшие, но я все же надеюсь, что вы не в бегах! Если же это так, то ваши бедные родители будут… Я не хочу и думать об этом…
А мы в свою очередь поспешили ответить ему:
– Анибал, дружище, не волнуйтесь! У нас каникулы…
Дом, в котором жил доктор Альварито Прендес, светился огнями до глубокой ночи. Можно было подумать, что там кто-то тяжело болен и около постели больного все время дежурит врач.
По городу ходили самые невероятные и даже трагические слухи, связанные с пропажей трех ребят. Одни говорили, что видели их в Бокероне, когда они убегали от полиции, чтобы сесть на судно, другие утверждали, что ребята наверняка находятся в столице. Третьи были уверены в трагическом исходе - якобы беглецы погибли в горах где-то в районе города Баракоа от рук членов секты ньяньиго. Поискам, волнениям, разговорам по междугородному телефону не было конца. Росло беспокойство отцов, увеличивалось нервное напряжение матерей и других родственников, которые почти смирились с печальным концом. Некоторые уже считали, что вот-вот они увидят наши трупы и смогут похоронить нас как истинных христиан.
В доме почти непрерывно звонил телефон. Всех интересовало одно - есть ли какие новости? А наиболее близкие родственники, особенно почтенные матроны, подруги моей матери, считавшие своим непременным долгом принимать все так близко к сердцу, как будто речь шла об их собственных детях, день и ночь не отходили от нее.
Просторный зал в доме доктора Альварито был переполнен. Чтобы освободить место, из помещения вынесли рояль марки «Плейель». На этом инструменте красного дерева играла моя мать, иногда играл и я. Инструмент поставили в темный угол одной из комнат. Для того чтобы все присутствующие могли сесть, в гостиную принесли все стулья и даже кухонный табурет, на котором обычно сидела Качита у себя на кухне, ожидая, пока подогреется суп.