Между двумя этими людьми постоянно шла скрытая борьба. Для Иносенсио Кандидо путь в «Юнион-клаб» был закрыт. Там он мог присутствовать только на официальных церемониях. Это был высокий мулат, носивший длинные бакенбарды. И сколько бы он ни старался подбелить себя всякими кремами и пудрами, он всегда выглядел мулатом. Капитан Венсанильо был белым, и ему разрешалось посещать клуб. Члены клуба не забывали, что он представлял вооруженные силы, и немного побаивались его, хотя в крайних случаях все же прибегали к его помощи.
На моего отца речь капитана произвела большое впечатление. Это можно было заметить по широко раскрытым глазам отца, а также по утвердительным кивкам в унисон словам, которые произносил военный.
Подошедший к ним судья Лао Гальярдо прервал их беседу. Сразу же сильный запах спиртного заполнил комнату. Он посчитал необходимым сказать:
– Альварито… судебная власть находится в твоем распоряжении.
Внезапно какой-то шум, напоминающий топот и крики огромной толпы людей, донесся в комнату, где проходила беседа. Когда встревоженный отец вышел из комнаты, то первый, кто бросился ему в глаза, был доктор Боррель, одетый в белый костюм. Вместе с доктором Ни-котом и доктором Родисом они осторожно склонились над Эльсирой Вильясанной, матерью Пирата, упавшей в обморок. Доктор Боррель, известный врач, попросил всех отойти в сторону, чтобы дать приток свежему воздуху. Он вынул нашатырный спирт и поднес его к лицу женщины, а Качиту отправил на кухню приготовить чай в анисовой настойкой с добавлением капель Джейкоба.
Отец снова вернулся в комнату, где продолжалась оживленная беседа. Главный редактор местной газеты «Воэ дель пуэбло» Сантьяго де ла Эс обратился к нему:
– Знаете, доктор, кроме того, что газета постоянно публикует информацию по данному случаю, я объявил о том, что «Вое» выплатит вознаграждение в том случае, если кто-либо сообщит об их местопребывании. После мы сочтемся.
Мой отец поднял голову и как-то странно посмотрел на него поверх очков.
В это время вошла Качита и, не спросив ни у кого разрешения, громко поинтересовалась:
– Что будут пить джентльмены - кофе, ром или коньяк?
Этим моментом тут же воспользовался судья, который поспешил опередить всех и, пытаясь изобразить на лице улыбку, сказал:
– Мне коньяк. - И мягким тоном быстро добавил, стараясь говорить ясно: - Принеси мне бутылку и поставь здесь, чтобы тебе больше не ходить.
Неожиданно послышался скрип открываемой наружной двери, привлекший внимание всех, кто находился в гостиной.
Это прибыл тот, кого так недоставало!… Запах ладана разнесся по комнатам дома, проник и на кухню, и Качита тут же перекрестилась.
Огромная, в пышном одеянии фигура отца Саломона, местного священника, осторожно втиснулась в помещение через проем двери. Ему было действительно тяжело и неловко справиться с собственным весом, намного превышавшим 200 фунтов. Казалось, что он занял сразу половину всего помещения. Все, кто присутствовали в доме, сразу же поняли, что отец Саломон употребил хмельное.
Несомненно, так подумал и Расивес, «свободный мыслитель» из нашего городка. О Расинесе многие осторожно говорили как о человеке странных принципов. Я помню, что он был одним из тех людей, которые, ставя под удар свою репутацию, посещали после полуночи «с разрешения алькальда» специальные сеансы в одном из центральных кинотеатров «Луке». Там изредка и при таинственных обстоятельствах показывали порнографические и научно-популярные фильмы. Обычно на следующий день, отвечая на вопрос какой-нибудь любопытной дамы, Расинес говорил:
– Сеньора, фильмы отличные! - имея в виду прежде всего порнографические ленты.
Я всегда сильно сомневался в том, что у Расинеса был какой-то здоровый интерес к таким киносеансам…
Священник прибыл в своей обычной одежде - огромных размеров сутане из ткани черного цвета. Ему было около шестидесяти лет. Он носил короткую прическу и всегда сильно потел. Больше всего людей поражал его густой, красивый бас. Говорил священник с ярко выраженным испанским акцентом, свидетельствовавшим о его происхождении, и в сочетании с тембром голоса это придавало его речи оттенок интимности. Казалось, что он не говорит, а служит мессу.
Ходили слухи, что отец Саломон был большим любителем вина, причем любого сорта - и хорошего, и плохого. Если после мессы, которую он служил, не оказывалось вина для причастия, люда говорили, что это дело рук отца Саломона.