– У меня тоже есть брюки!
Но в этом, я думаю, никто не сомневался. Третий брат, Фернандо, был директором и настоящим «святым». Проповеди он читал низким, глухим, проникновенным голосом. Я не помню минуты, чтобы он не шептал молитву. Причем делал он это и во время ходьбы, и сидя за письменным столом, и занимаясь делами колледжа, и читая прессу или рассматривая юмористическую страницу какого-либо журнала. Брат Фернандо угощал меня конфетами, брат Мачито трепал за уши, а брат Марио давал затрещины заскорузлой крестьянской рукой.
Помню запах ладана, который никогда не выветривался из старой часовни, спрятавшейся среди зелени густо разросшегося парка. Мы подолгу стояли там подобно мраморным статуям, глядя, как пламя свечей колеблется в полутьме под глухой монотонный гул голосов молящихся. Затем мы в беспорядке выскакивали из этого мрачного помещения и шли на занятия спортом. Резкий солнечный свет ослеплял нас, заставляя на мгновение закрыть глаза. Здесь мы встречали брата Марио, который, как и другие мои товарищи, уже дожидался нас, чтобы сыграть в бейсбол, не снимая своей сутаны в разгар жаркого лета… Именно в это время я услышал об одном способном парии по имени Фидель, который учился в католическом колледже «Белен». Вспоминая о тех годах, я не могу без улыбки представить, какой была бы моя жизнь, если бы мои родители вместо «Кандлер-колледжа» направили меня в «Белен». В конце концов, возвратись в Орьенте, я решил сказать отцу, что хочу стать летчиком. А пока буду готовиться к поступлению в училище, могу где-либо поработать. Услышав это, отец посмотрел на меня поверх своих очков взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, и сказал:
– Завтра ровно в восемь утра будь у инженера Маррона. Он занимается общественными работами.
Точно в восемь утра я был у инженера Маррона. Его дом стоял в северной части города, на углу улиц Педро А. Переса и Пасео. Приятные мечты овладели мною: теперь я смогу зарабатывать, а то, что буду делать, всегда пригодится мне в жизни.
Маррон встретил меня с улыбкой и сказал:
– Альварито, подойди к Чорипану на главный склад, он уже знает о тебе…
Что-то мне в этом не понравилось, но я не мог понять, что именно.
Чорипан выдал мне кирку, я начал работать и через полчаса уже не сомневался, что эта кирка самая большая и тяжелая из всех имевшихся на складе.
Работая поденщиком, я рыл траншеи для водопровода в течение нескольких недель. Моими основными инструментами были кирка и лопата. Там, на окраине города, грязь доходила до колен, и я вынужден был переносить насмешки девушек из «Юнион-клаба», проезжавших мимо. Через некоторое время мне удалось убедить отца послать меня в столицу на учебу. Он, по-видимому, устал от моих просьб, потому и уступил. Отец был всегда снисходителен ко мне, даже слишком. Но в данном случае он пошел мне навстречу, видимо, потому, что имел страстное желание оторвать меня от «пропащих людей», завсегдатаев кафе «Флорида», «Рефекториум» и особенно ресторана «Бомбилья», владелец которого, дон Николас, часто приглашал меня к себе на ужин. И если я приводил своих друзей, это импонировало ему еще больше. Он говорил в таких случаях, поводя густыми бровями: «Не беспокойся, мальчуган, все будет хорошо». Пожалуй, отец принял такое решение еще и потому, что был сыт моими частыми отлучками в компании друзей, подобными последнему побегу, а также моим вступлением вместе с Серхио в организацию «Молодая Куба».
Мать, напротив, узнав о согласии отца на мой переезд в столицу, очень расстроилась. В конце концов она успокоилась, но в ее глазах навсегда осталась печаль. Они как бы говорили мне: «Сыночек мой… это ведь так опасно».
Шел 1948 год. Президентом страны был Карлос Прио Сокаррас. Студенческая жизнь в то время была и грустной, и веселой. Грустной - когда время очень долго тянулось в ожидании стипендии. Веселой - когда мы получали свои пять песо, чтобы в течение недели истратить их вместе с друзьями.
Я жил в пансионе на углу улицы Эспада и площади Вапора с десятью или двенадцатью студентами университета. Они называли меня солдатом, поскольку я готовился поступать в авиационное училище. По вечерам я занимался в подготовительной военной школе (это, конечно, слишком громко сказано), расположенной на углу улиц Сан-Ласаро и Инфанта. Это была частная школа, которую создал отставной капитан национальной армии Коскульюэла, чтобы заработать себе на хлеб. Это была личность странного вида и не менее странного поведения. Домом управляла дражайшая супруга отставного капитана - женщина, которой было уже за шестьдесят. Не обращая внимания даже на занятия, она в присутствии учеников сурово выговаривала мужу за какое-либо упущение, причем делала это тоном, не допускавшим возражений, и в самой грубой форме.