Элен взяла меня за руку и, улыбнувшись, попросила:
– Эл, научи меня танцевать по-кубински в современном стиле.
В это время Перес Прадо заиграл румбу, и мы с Элен пошли танцевать. Я смотрел на родителей Фергуса и на него самого. Все были счастливы.
Когда музыка кончилась, Фергус, похлопав меня по плечу, спросил:
– Эл, тебе нравится моя американская невеста?
Я не ответил ему. Мне было как-то стыдно перед самим собой. Я чувствовал себя виноватым за слишком длинный танец с его невестой.
Звон бокалов, смех, веселые голоса, музыка доносились до меня откуда-то со стороны. «Ребята хорошо развлекаются, - подумал я. - Как только появится возможность, пойду посмотрю, что там происходит». Элен не сводила с меня взгляда, а Фергус настаивал, чтобы я снова танцевал с ней.
Де Кастро, дав волю своему темпераменту, отплясывал посреди салона с Альфой, мексиканкой из Техаса. Ее мощные бедра ритмично двигались в такт музыке. Танец был настолько заразительным, что скоро все латиноамериканцы пустились в пляс. Это привлекло всеобщее внимание посетителей клуба. Латиноамериканцы «завладели» салоном, но в этот момент вошли старшекурсники.
– Де Кастро, что это значит? - Капитан подал знак, и Перес Прадо перестал играть. - Мальчики! Это же нехорошо! Вы не должны быть в стороне, Нужно все делать вместе. Шум, который у вас тут стоит, не позволяет танцевать никому. Кроме того, вы неприлично танцуете.
Военная подготовка шла интенсивно. Меня вызвали в кабинет начальника оперативного отделения. Я совершенно не знал, для чего, и это меня беспокоило. На двери маленькой комнаты, расположенной в торце одного из бараков, было написано на черной табличке: «Лейтенант Грентер, начальник оперативного отдела штаба 2-й эскадрильи ВВС США».
Я вошел. Старый вентилятор стремительно вращался, разметая потоком воздуха оперативные документы, которые обычно печатались на бумаге желтого цвета. Когда я закрыл входную дверь, слабый шум проникал в комнату через единственное окно. Лейтенант Грентер производил впечатление твердого человека. После того как я представился, он сказал:
– Прендес, поищите у себя в эскадрилье серебристые полоски и прикрепите по три па свои погоны. Попросите кого-нибудь из старшекурсников, они объяснят вам, как сделать это. - И, не меняя интонации в голосе, добавил: - Это все. Вы свободны.
Я был потрясен. Шел к лейтенанту с самыми мрачными мыслями, думая о всех возможных вариантах защиты, боясь оказаться застигнутым врасплох… И вместо взыскания - повышение в должности и в звании. Такого удостаивались чаще всего американцы. Среди выходцев из стран Латинской Америки эта честь выпала на долю двоих - колумбийца и кубинца с моего курса. Этот кубинец, по имени Роберто Фиад-и-Кура, несмотря на свою вторую фамилию[3], был одним из наиболее известных озорников старой Гаваны. Предки его были арабы. Был он высокого роста и хорошо сложен. На его губах всегда играла улыбка. Несмотря па свой плохой английский, больше похожий на испанский, он с помощью жестов и благодаря привлекательности находил понимание у девушек, чем вызывал нашу зависть. На лице Фиада никогда не бывало и тени озабоченности. Казалось, его главная эабота - улыбаться и шептать на ухо девушкам какие-то «секреты». Фиад был назначен на должность капеллана нашей группы. Ходили слухи, что дело не обошлось без особ женского пола, близких к командованию училища.
В 1958 году, накануне падения диктатуры на Кубе, капеллан Фиад, к тому времени уже капитан, не стая ждать окончательной развязки. За неделю до краха он дезертировал из армии и уехал за границу вместе с женой Беннотой - дочерью политического шулера Переса и его миллионами. Говорили, что его видели в Париже гуляющим с пуделем - собственностью сеньоры Бениоты Перес…
Я продолжал размышлять по поводу моего повышения. Почему выбрали меня? Я чаще всех из испаноговорящих курсантов вступал в спор и, как и Куэльяр, имел рекордное количество взысканий на всем курсе. Мы оба постоянно участвовали в строевых состязаниях, проводившихся в качестве наказания. Одетые по полной форме, в белых перчатках, мы, стоя под палящим солнцем, с завистью наблюдали, как в конце недели счастливые курсанты отправлялись в увольнение в Вилья-Акунью… Куэльяр был родом из Матагуа. Его отец больше сорока лет прослужил в армии сержантом. Мы с Куэльяром всегда были полны мятежных планов, и результат получался один - нас часто наказывали за всякие нарушения. Но что же все-таки случилось? Я не мог найти объяснения, не понимал, что происходит. Здесь были такие же издевательства, какие царили на Кубе. Конечно, глупо, например, заставлять кого-либо из курсантов рычать по-тигриному перед строем. Глупо также заставлять человека изображать реактивный самолет в полете и в момент, когда ему сообщают, что самолет сбит, требовать, чтобы он падал на пол. Нелепо заставлять глотать куски соли, изображать на лице тоску по родине. Все эта проделывали вполне серьезно. Невыполнение приказаний в таких случаях рассматривали как серьезное нарушение, а нарушителя наказывали…