Глава 13. «ЖЕЛТЫЙ ДЬЯВОЛ»
Это была последняя горькая чаша, испитая нами в ходе полетов. «Желтый дьявол» - так мы называли самолет AT-6G, на котором совершали ночные полеты. В его технической характеристике написано, что это - учебно-тренировочный самолет для повышенной летной подготовки. В ходе второй мировой войны на нем проходили подготовку все американские пилоты.
Морально, физически и технически я подготовился к этой ночи, которая была решающей в моей карьере на данном этапе. Я не сбрасывал со счетов и то, что мне еще предстояло в будущем освоить высший пилотаж, полеты на других типах самолетов, и прежде всего на реактивных. Но эта ночь сразу все изменила. Я оказался в совершенно незнакомом мне мире. Взлетно-посадочная полоса, окаймленная мигающими красными и зелеными огнями, напоминала огромную черную бездну, уходившую в бесконечность.
Оглушительно ревели моторы, напоминая рев разбуженного стада диких животных. В электрических огнях сверкали и переливались блестящие окружности вращающихся винтов. Здесь и там мощные лучи самолетных прожекторов врезались во тьму ночи и тут же гасли, оставляя после себя беловатый тающий след.
Проклятие! Нужно быть очень осмотрительным среди этого столпотворения самолетов, стоящих друг от друга всего в одном метре. К ним так и притягивает, а лопасти винтов - это те же острые бритвы, которые могут отрубить головы и руки с такой же легкостью, с какой косилка срезает траву на полях. Нужно быть осторожнее, а то полет может закончиться, так и не начавшись.
Вот я уже в конце стоянки, на ее правой стороне. Долго мне пришлось ходить в полутьме туда и обратно с парашютом, шлемом, картами и шлемофонами, прежде чем я нашел его. Огромные черные цифры на желтом фюзеляже и хвосте. Вот она, покорная и одновременно недоступная, дремлющая на двух огромных металлических лапах громада весом почти в пять тони, которой я должен управлять с большой деликатностью, но одновременно энергично и решительно, как только можно это сделать ночью. Самолет должен полностью подчиниться мне, почувствовать мою волю и твердость.
Я прикоснулся рукой без перчатки к его холодному крылу, и это вызвало у меня неприятное ощущение, противоположное тому, которое испытываешь, когда садишься в кабину и оказываешься в знакомой, привычной обстановке.
По мере приближения времени взлета моя нервозность усиливается, я становлюсь все более раздражительным и грубым. Летчики больше всего не любят этот период перед полетом. Теперь начинается предполетный осмотр, проверка всего самолета… Прибор за прибором, деталь за деталью - шасси, контрольные огни, люки, болты…
Нервное напряжение растет. Оно передается через мои руки, и я нервно, с дрожью в пальцах, открываю бортовой журнал, проверяю топливо, масло. Огни па взлетной полосе горят и переливаются, как жемчужины в бесконечном, до самого горизонта, ожерелье. Вокруг сплошная темнота. И только вдали слегка видны огни базы, скрытые легкой дымкой. Через несколько минут я проникну в эту темноту. Мощный мотор поднимет почти пять тонн послушной массы металла, повинуясь малейшему движению моей руки…
Наконец все контрольные проверки и осмотр закопчены. Мотор гудит, самолет слегка подрагивает. Примерно тысяча оборотов в минуту. Нужно, чтобы оп прогрелся и накалились свечи. По УКВ радиоприемника слышу голос руководителя полетов. Окидываю последним взглядом кабину и, хотя чувствую большое внутреннее напряжение, охватившее меня, не могу не отметить, что приятно осознавать себя полным и безраздельным хозяином этой мощной машины. Через стекло кабины вижу впереди вверху темные тучи, мчащиеся со сказочной быстротой. Вокруг машины хлопотливо снуют механики. Двадцать два часа. В кабине на приборной доске светятся огоньки. За пределами кабины полная темнота, лишь изредка разрезаемая вспышками оранжевого пламени, вылетающего из выхлопной трубы. Пучки искр разлетаются вокруг и гаснут в ночи. Пытаюсь очнуться и выйти из состояния полусна. В этот момент слышу неторопливый голос руководителя полетов:
– 852-й, взлет разрешаю!
Эти слова пронизывают меня с головы до ног, как электрический ток.
Не теряя ни секунды, собираюсь, легонько наклоняю голову чуть вперед. Нервы напряжены до предела. Снимаю машину с тормозов и прибавляю газ. Мотор недовольно фыркает, но через мгновение уже повинуется мне. Самолет оживает. Слежу за показаниями приборов и одновременно стараюсь удержать машину в середине взлетной полосы, хотя она и стремится уйти к краю дорожки. Прерывистый рев нарастает, переходит в сплошной громоподобный гул. Его тон становится все выше и выше, порой кажется, что в какой-то предельной точке мотор взорвется под воздействием тех чрезмерных усилий, которым он подвергается. Все отступает на второй план перед этим порогом почти неконтролируемой мощности. Постепенно уверенность и оптимизм овладевают мною.