Что ты так долго глядишь в окно?
Хватит. Иди ко мне.
В теле рождается прежний ток,
Клонится милый лик,
Пышет щекочущий шепоток,
Длится блаженный миг.
Качество жизни зависит не
Долбанный Бродский! - от
Того, устроилась ты на мне,
Или наоборот.
9.
Дальше - смятая простыня,
Быстрый, веселый стыд...
Свет пронизывает меня.
Кровь в ушах шелестит.
Стена напротив. След пулевой
На розовом кирпиче.
Рука затекает под головой.
Пыль танцует в луче.
Вчера палили. Соседний дом
Был превращен в редут.
Сколько мы вместе, столько и ждем,
Пока за нами придут.
10.
Золото. Клен. Тишина таит
Пристальный свой расчет.
Нынче - отсрочка. Время стоит.
Завтра все потечет.
В небе застыли остатки крон.
День ползет под уклон.
Золото. Клен. Равновесье. Клен.
Красная лужа. Клен.
В темных подвалах бренчат ключи
От потайных дверей.
К жертвам склоняются палачи
С нежностью лекарей.
11.
Три пополудни. Соседи спят
И, верно, слышат во сне
Звонка обезумевшего раскат.
Им снится: это ко мне.
Когда начнут выдирать листы
Из книг и трясти белье,
Они им скажут, что ты есть ты
И все, что мое, - мое.
Ты побелеешь, и я замру.
Как только нас уведут,
Они запрут свою конуру
И поселятся тут.
12.
Луч, ложащийся на дома.
Паль. Поскок воробья.
Дальше можно сходить с ума.
Дальше буду не я.
Пыль, танцующая в луче.
Клен с последним листом.
Рука, застывшая на плече.
Полная лень. Потом
Речь, заступившая за черту,
Душная чернота,
проклятье, найденное во рту
Сброшенного с моста.
13.
Внизу - разрушенный детский сад,
Песочница под грибом.
Раскинув руки, лежит солдат
С развороченным лбом.
Рядом - воронка. Вчера над ней
Еще виднелся дымок.
Я сделал больше, чем мог. Верней,
Я прожил дольше, чем мог.
Город пуст, так что воздух чист.
Ты склонилась ко мне.
Три пополудни. Кленовый лист.
Тень его на стене.
10.93 - 03.95
Дмитрий БЫКОВ
ПАУЗА
* * *
Нет, уж лучше эти, с модерном и постмодерном,
С их болотным светом, гнилушечным и неверным,
С безразличием к полумесяцам и крестам,
С их ездой на Запад и чтением лекций там,
Но уж лучше все эти битые молью гуру,
Относительность всех вещей, исключая шкуру,
Недотыкомство, оборзевшее меньшинство
И отлов славистов по трое на одного.
Этот бронзовый век, подкрашенный серебрянкой,
Женоклуб, живущий сплетней и перебранкой,
Декаданс, деграданс, Дез-Эссент, перекорм, зевок,
Череда подмен, ликующий ничевок,
Престарелые сластолюбцы, сонные дети,
Гниль и плесень, плесень и гниль, - но уж лучше эти,
С распродажей слов, за какие гроша не дашь
После всех взаимных продаж и перепродаж.
И хотя из попранья норм и забвенья правил
Вырастает все, что я им противопоставил,
И за ночью забвенья норм и попранья прав
Наступает рассвет, который всегда кровав,
Ибо воля всегда неволе постель стелила,
Властелина сначала лепят из пластилина,
А уж после он передушит нас, как котят,
Но уж лучше эти, они не убьют хотя б.
Я устал от страхов прижизненных и загробных.
Одиночка, тщетно тянувшийся к большинству,
Я давно не ищу на свете себе подобных.
Хорошо, что нашел подобную. Тем живу.
Я давно не завишу от частных и общих мнений,
Мне хватает на все про все своего ума,
Я привык исходить из данностей, так что мне не
Привыкать выбирать меж двумя сортами дерьма.
И уж лучше все эти Поплавские, Сологубы,
Асфодели, желтофиоли, доски судьбы,
Чем железные ваши когорты, медные трубы,
Золотые кокарды и цинковые гробы.
ОТСРОЧКА
...И чувство, блин, такое (кроме двух-трех недель), как если бы всю жизнь прождал в казенном доме решения своей судьбы.
Мой век тянулся коридором, где сейфы с кипами бумаг, где каждый стул скрипел с укором - за то, что я сидел не так. Линолеум под цвет паркета, убогий стенд для стенгазет, жужжащих ламп дневного света неумолимый мертвый свет...
В поту, в смятенье, на пределе - кого я жду, чего хочу? К кому на очередь? К судье ли, к менту, к зубному ли врачу? Сижу, вытягивая шею: машинка, шорохи, возня... Но к двери сунуться не смею, пока не вызовут меня. Из прежней жизни уворован без оправданий, без причин, занумерован, замурован, от остальных неотличим, часами шорохам внимаю, часами скрипа двери жду - и все яснее понимаю, что так же будет и в аду: ладони потны, ноги ватны, за дверью ходят и стучат... Все буду ждать: куда мне - в ад ли?
И не пойму, что это ад.
Жужжанье. Полдень. Три. Четыре. В желудке ледянистый ком. Курю в заплеванном сортире с каким-то тихим мужиком, в дрожащей, непонятной спешке глотаю дым, тушу бычки - и вижу по его усмешке, что я уже почти, почти, почти, как он! Еще немного - и я уже достоин глаз того, невидимого Бога, не различающего нас.
Но Боже! Как душа дышала, как пела, бедная, когда мне секретарша разрешала отсрочку Страшного суда! Когда майор военкоматский - с угрюмым лбом и жестким ртом - уже у края бездны адской мне говорил: придешь потом!
Мой век учтен, прошит, прострочен, мой ужас сбылся наяву, конец из милости отсрочен - в отсрочке, в паузе живу. Но в первый миг, когда, бывало, отпустят на день или два - как все цвело и оживало и как кружилась голова, когда, благодаря за милость, взмывая к небу по прямой, душа смеялась, и молилась, и ликовала, Боже мой.
БАЛЛАДА ОБ ИНДИРЕ ГАНДИ
Ясный день. Полжизни. Девятый класс.
Тротуары с тенью рябою.
Мне ещё четырнадцать (Вхутемас
Так и просится сам собою).
Мы встречаем Ганди. Звучат смешки.
"Хинди-руси!" - несутся крики.
Нам раздали радужные флажки
И непахнущие гвоздики.
Бабье лето. Солнце. Нескучный сад
С проступающей желтизною,
Десять классов, выстроившихся в ряд
С подкупающей кривизною.
Наконец стремительный, словно "вжик",
Показавшись на миг единый
И в глазах размазавшись через миг,
Пролетает кортеж с Индирой.
Я стою с друзьями и всех люблю.
Что мне Брежнев и что Индира!
Мы купили, сбросившись по рублю,
Три "Тархуна" и три пломбира.
Вслед кортежу выкрикнув "Хинди-бхай"
И ещё по полтине вынув,
Мы пошли к реке, на речной трамвай,
И доехали до трамплинов.
Я не помню счастья острей, ясней,
Чем на мусорной водной глади,
В сентябре, в присутствии двух друзей,
После встречи Индиры Ганди.
В этот день в компании трех гуляк,
От тепла разомлевших малость,
Отчего-то делалось то и так,
Что желалось и как желалось.
В равновесье дивном сходились лень,
Дружба, осень, теплынь, свобода...
Я пытался вычислить тот же день
Девяносто шестого года:
Повтори все это хоть раз, хотя,
Вероятно, забудешь дату!
Отзовись четырнадцать лет спустя
Вполовину младшему брату!
...Мы себе позволили высший шик:
Соглядатай, оставь насмешки.
О, как счастлив был я, сырой шашлык
Поедая в летней кафешке!
Утверждаю это наперекор
Всей прозападной пропаганде.
Боже мой, полжизни прошло с тех пор!
Пронеслось, как Индира Ганди.
Что ответить, милый, на твой призыв?
В мире пусто, в Отчизне худо.
Первый друг мой спился и еле жив,
А второй умотал отсюда.
Потускнели блики на глади вод,
В небесах не хватает синьки,
А Индиру Ганди в упор, в живот
Застрелили тупые сикхи.
Так и вижу рай, где второй Ильич
В генеральском своем мундире
Говорит Индире бескрайний спич