Выбрать главу

Думаешь, думаешь: что вы затеяли тут!

Это нелепо, но все ж предположим для смеха:

Что, если эти несчастные к власти придут?!

...В стенах промозглых ответит гранитное эхо.

Аннушка, милая, я для того и завел

Всю эту речь, чтобы нынче, в ближайшее лето,

Вас пригласить на вакации съездить в Орел:

Аннушка, как мне отчетливо видится это!

В августе яблоки, груши, малина - горой:

Верите ль, некуда деть - отдаем за бесценок.

К вашим услугам отличнейший погреб сырой,

Если вам так непременно охота в застенок.

Будете там запрещенные книжки читать,

Ибо в бездействии ум покрывается ржавью.

Каждую ночку я буду вас так угнетать,

Как и не снилось российскому самодержавью!

...Боже, давно ли?! Проснулся, курю в полумгле.

Дождь не проходит, стекло в серебристых потеках.

Что-то творится сейчас на безумной земле

Там-то не ведают, где ж разглядеть в Териоках...

Видимо, зря я тогда в эмпиреях парил.

Знаете сами, что я никудышний оратор.

Может быть, если бы вовремя отговорил,

Мне бы спасибо сказал Государь Император.

ї

ВЕРСИЯ

...Представим, что не вышло. Питер взят

Корниловым (возможен и Юденич).

История развернута назад.

Хотя разрухи никуда не денешь,

Но на фронтах подъем. Россия-мать

Опомнилась, и немчура в испуге

Принуждена стремительно бежать.

Раскаявшись, рыдающие слуги

Лежат в ногах растроганных господ.

Шульгин ликует. Керенскому ссылка.

Монархия, однако, не пройдет:

Ночами заседает учредилка,

Романовым оставлены дворцы.

Не состоялась русская Гоморра:

Стихию бунта взяли под уздцы

При минимуме белого террора,

Страна больна, но цел хребет спинной,

События вошли в порядок стройный,

И лишь Нева бушует, как больной,

Когда в своей постели беспокойной

Он узнает, что старую кровать

Задумано переименовать. ї

В салоны возвращается уют,

И либералы каются публично.

За исключеньем нескольких иуд

Все, кажется, вели себя прилично.

В салоне Мережковского - доклад

Хозяина: "Текущие задачи".

(Как удалось преодолеть распад

И почему все это быть иначе

И не могло). Взаправду не могло!

Чтоб эта власть держалась больше года?

Помилуйте! Восставшее мурло

Не означает русского народа,

Который твердо верует в Христа.

Доклад прекрасно встречен и сугубо

Собранием одобрены места,

В которых автор топчет Сологуба.

"Но Сологуб не столько виноват,

Сколь многие, которых мы взрастили.

Да, я о Блоке. Болен, говорят.

Что он тут нес!"

Но Блока все простили. ї

Сложнее с Маяковским. Посвистев,

Ватага футуристов поредела.

Он человек общественный - из тех,

Кто вкладывает дар в чужое дело,

В чужое тело, в будуар, а альков,

В борьбу со злом - куда-нибудь да вложит,

Поскольку по масштабу дар таков,

Что сам поэт вместить его не может.

Духовный кризис за год одолев,

Прокляв тиранов всею мощью пасти,

Он ринется, как вышколенный лев,

Внедрять в умы идеи прежней власти,

Давя в душе мучительный вопрос,

Глуша сомненья басовым раскатом

И, написав поэму "Хорошо-с",

С отчаянья застрелится в тридцатом.

Лет за пять до него другой поэт,

Не сдерживая хриплого рыданья,

Прокляв слепой гостинничный рассвет,

Напишет кровью "Друг мой, до свиданья..."

Поскольку мир его идет на слом,

А трактор прет, дороги не жалея,

И поезд - со звездою иль с орлом

Обгонит жеребенка-дуралея.

Жизнь кончена, былое сожжено,

Лес извели,їдороги замостили...

Поэту в нашем веке тяжело,

Блок тоже умер.

(Но его простили).

Тут из Европы донесется рев

Железных толп, безумием обятых.

Опять повеет дымом. Гумилев

Погибнет за Испанию в тридцатых.

Цветаева задолго до войны,

Бросая вызов сплетникам досужим,

Во Францию уедет из страны

За жаждущим деятельностьи мужем

Ему Россия кажется тюрьмой...

Какой-то рок замешан в их альянсе,

И первой же военною зимой

Она и он погибнут в Резистансе.

В то время вечный мальчик Пастернак,

Дыша железным воздухом предгрозья,

Уединится в четырех стенах

И обратится к вожделенной прозе.

Людей и положений череда,

Дух Рождества, высокая отвага...

И через год упорного труда

Он ставит точку в "Докторе Живаго"

И отдает в российскую печать.

Цензура смотрит пристально и косо,

Поскольку начинает замечать

Присутствие еврейского вопроса,

А также порнографию. (Поэт!)

Случаются сомнительные трели

Насчет большевиков. Кладут запрет,

Но издавать берется Фельтринелли.

Скандал на всю Россию - новый знак

Реакции. Кричат едва не матом:

"Ступайте вон, товарищ Пастернак!".

Но Пастернак останется. Куда там!

Унизили прозванием жида,

Предателем Отчизны окрестили...

Сей век не для поэтов, господа.

Ведь вот и Блок...

(Но Блока все простили).

Добавим: в восемнадцатом году

Большевики под громкие проклятья

Бежали - кто лесами, кто по льду.

Ильич ушел, переодевшись в платье

И не боясь насмешек. Что слова!

"А вы слыхали, батенька, что лысый

Оделся бабой?" - "Низость какова!".

Но он любил такие компромиссы.

Потом осел в Швейцарии. Туда ж

Соратники (туда им и дорога).

Уютный Цюрих взят на абордаж.

В Швейцарии их стало слишком много.

Евреев силой высылают вслед.

Они, гонимы вешними лучами,

Текут в Женеву, что за пару лет

Наводнена портными и врачами,

А также их угрюмыми детьми:

Носатые, худые иудеи,

Которые готовы лечь костьми

За воплощенье Марксовой идеи.

Количество, конечно, перейдет

В чудровищное качество, что скверно.

Швейцарии грозит переворот.

И он произойдет. Начнется с Берна.

Поднимутся кантоны, хлынут с Альп

Крестьяне, пастухи, и очень скоро

С землевладельца снимут первый скальп.

Пойдет эпоха красного террора

И все расставит по своим местам.

Никто не миновал подобных стадий.

Одним из первых гибнет Мандельштам,

Который выслан из России с Надей.

Грозит война, но без толку грозить:

Ответят ультиматумом Антанте,

Всю землю раздадут, а в результате

Начнут не вывозить, а завозить

Часы и сыр, которыми славна

В печальном, ненадежном мире этом

Была издревле тихая страна,

Столь гордая своим нейтралитетом.

Тем временем среди родных осин

Бунтарский дух растет неудержимо:

Из сельских математиков один

Напишет книгу о делах режима,

Где все припомнит:їлозунг "Бей жидов",

Погромы, тюрьмы, каторги и ссылки,

И в результате пристальных трудов

И вследствие своей бунтарской жилки

Такой трехтомник выдаст на-гора,

Что, дабы не погрязнуть в новых бурях,

Его под всенародное ура

Сошлют к единомышленникам в Цюрих.

С архивом, не доставшимся властям,

С романом карандашным полустертым

Он вылетит в Германию, а там

Его уже встречает распростертым

Объятием, не кто иной, как Бёлль.

Свободный Запад только им и бредит:

"Вы богатырь! Вы правда, соль и боль!".

Оттуда он в Швейцарию поедет.

Получит в Альпах землю - акров пять,

Свободным местным воздухом подышит,

Начнет перед народом выступать

И книгу "Ленин в Цюрихе" напишет. ї

Мир изменять - сомнительная честь.

Не лечат операцией простуду.

Как видим, все останется, как есть.