Беру в руки бинокль и осматриваю долину, простирающуюся под нами. Стёкла отсырели, и я вижу лишь размытую зелень в пятнах света. Я словно сижу в маске на дне зелёной реки. Протираю стёкла и лицо, но через несколько секунд пот снова заливает глаза. Я заново протираю стёкла и направляю бинокль на безлюдную долину. За последние двое суток я проделывал это уже десятки раз. Такова моя задача:
«Держать под наблюдением долину реки Сонгтуйлоан и сообщать обо всех замеченных передвижениях или действиях противника». Разумеется, никаких передвижений или действий противника не наблюдается. А вижу я лишь опалённые солнцем поля, конусовидную высоту в полумиле отсюда — это высота 324, да частокол Аннамской горной гряды. Интересно, что зелёный цвет, который в стихах и песнях неизменно ассоциируется с юностью и надеждой, может настолько угнетать в отсутствие других цветов. Повсюду этот зелёный цвет. От его присутствия уже невозможно избавиться. Куда ни глянь — сплошь зелёные рисовые чеки, зелёные холмы, зелёные горы, зелёное обмундирование. Светло-зелёный цвет, просто зелёный, тёмно-зелёный, оливково-зелёный[38]. Навязчиво-монотонный, как голос Гордона.
Я прерываю его, зачитывая строфу, бросившуюся в глаза:
«А в итоге всего — камень, имя его, и другим навсегда урок: «Здесь нашёл свой конец чужеземец-глупец, он хотел покорить Восток»».
Гордон не замечает иронии и пускается в рассуждения о своём любимом стихотворении — балладе «Налей-ка мне виски, ржаного налей, ты виски налей или лучше убей».
А я думаю про себя: «Если ты, Гордон, не заткнёшься — тебя точно убьют, и даже скорей, чем думаешь». Мыслей своих я не озвучиваю. Я понимаю, что достиг второй стадии «cafard», на которой ненавидишь всё и вся вокруг. Чтобы отделаться от Гордона, иду проверять линию обороны. У всех морпехов настроение сродни моему: «Всё достало, доконало, домой хочу». Предплечья у них бронзовые от загара, но из-за жары лица землистые, а в глазах — та самая пустота, именуемая «тысячеярдовым взором».
* * *Тот же дозор, только ночью. Хотя одному морпеху уже не скучно. Это рядовой первого класса Бьюкенан, он страшно перепугался и несколько раз во что-то выстрелил, услышав какое-то шевеление перед своей позицией. Я гневно его отчитываю: «Недоучка чёртов. Если кого-нибудь увидел — гранату кидай, а не стреляй. Увидят дульную вспышку — поймут, где ты сидишь. Усвоил?» От этой лекции толку никакого. Бьюкенан напряжённо пригнулся, уложив винтовку на бруствер из мешков с песком, он не отрывает пальца от спускового крючка. На меня глядеть и не думает, вглядывается в джунгли. В лунном свете листва серо-зелёная. «Бьюкенан, — шепчу я ему, — убери палец с крючка. Не дёргайся. Там, скорей всего, обезьяна — в горах их много». Он не шевелится, весь во власти страха. Продолжая целиться, он настаивает на том, что шум исходил от человека. «Ладно, побуду пока с тобой. Ты только не стреляй, пока цели не увидишь». Я соскальзываю в окоп, достаю из кармана гранату, разгибаю усики чеки и кладу гранату рядом с собой.
Какое-то время спустя Бьюкенан тихо говорит: «Вот он, вон там!» Я слышу громкое однотонное шуршание, как будто кто-то мнёт лист гофрированной бумаги. Я вытягиваюсь, выглядываю поверх бруствера и замечаю какое-то шевеление в кустах ярдах в двадцати-двадцати пяти ниже по склону. Что бы там ни шумело, но существо это большое, не меньше человека, но мне никак не верится, что лазутчик стал бы так шуметь. Разве что хочет спровоцировать нас на открытие огня. Шуршание прекращается. Слышен тихий щелчок — это Бьюкенан снял винтовку с предохранителя. Я снова говорю ему, что там, скорей всего, обезьяна. Я уже не совсем в этом уверен, а Бьюкенан — тот и вовсе в это не верит. «Не, не обезьяна это, лейтенант». Опять доносится шорох. Куст колышется и замирает, зато что-то движется в соседнем кусте, затем в следующем. Какое-то животное или человек ползёт по склону параллельно линии обороны. Прежде чем Бьюкенан успевает выстрелить, я выдёргиваю чеку из гранаты. Бросаю её одной рукой, другой заставляю Бьюкенана пригнуться. Граната взрывается. Над серо-зелёными кустами поднимается облачко дыма, похожее на пар от сухого льда. Шуршание прекратилось. «Если там и в самом деле Ви-Си, — говорю я, — то он уже убит или напугался до смерти». Бьюкенан отрывает наконец приклад от плеча. Наверное, разрыв той гранаты привёл его таки в чувство.
Я возвращаюсь на командный пункт по тропе, по обеим сторонам которой стоят деревья с чёрными скользкими стволами. Темно, почти как в склепе, и я с облегчением вздыхаю, благополучно добравшись до КП. Уайднер передает очередной ежечасный доклад об обстановке в штаб роты. «Чарли-Шестой, я — Чарли-Второй. Обстановка нормальная, без изменений».