Теперь для того, чтобы сдѣлать вполнѣ справедливую окончательную оцѣнку японской армiи, кадры и организацiя которой послѣдовательно прошли передъ нашими глазами, считаю неизбѣжнымъ, несмотря на проистекаемую изъ этого нѣкоторую растянутость изложенiя, дать хотя бы краткiй очеркъ умственнаго и физическаго облика японцевъ.
Въ умственномъ отношенiи японцы всегда и во всемъ обнаруживаютъ большую наблюдательность. Изъ наблюдательности вытекаетъ очень рѣзко выраженная у нихъ способность подражанiя и, какъ ея слѣдствiе, способность усвоенiя видѣннаго. Для солдата эти свойства несравненно болѣе цѣнны, чѣмъ воображенiе и изобрѣтательность, которыми мало одарены японцы. Однако, благодаря этому, японецъ, предоставленный самому себѣ въ незнакомой ему средѣ, очутившись въ непредвидѣнномъ положенiи, легко приходитъ въ замѣшательство, даже падаетъ духомъ.
Впрочемъ, подъ влiянiемъ просвѣщенiя, умъ современнаго японца представляетъ собою замѣчательное сочетанiе природныхъ и прiобрѣтенныхъ свойствъ, дѣлающихъ японца превосходнымъ солдатомъ, разумѣя подъ этимъ словомъ и начальниковъ и подчиненныхъ.
Но такъ какъ военный идеалъ слагается главнымъ образомъ изъ совокупности присущихъ солдату нравственныхъ понятiй, бросимъ бѣглый взглядъ на душу японца. Для большей ясности необходимо предварительно установить различiе между японцемъ — частнымъ человѣкомъ и японцемъ — гражданиномъ, хотя въ жизни соединенiе ихъ часто является неизбѣжнымъ.
Среди другихъ качествъ любятъ восхвалять японское терпѣнiе и упорство, тайнинъ-рiоку. Это ничто иное, какъ предразсудокъ[109]. Въ силу темперамента, а также благодаря недостатку широты и глубины пониманiя, японцы нетерпѣливы и вспыльчивы: short tempered, какъ говорятъ англичане; танки или ки-мидзикай, какъ говорятъ здѣсь. Всегда и во всемъ они спѣшатъ скорѣе окончить начатое, мало заботясь о качествѣ результата, пользуясь всяческими средствами, хотя бы даже самыми безнравственными или противорѣчащими ихъ собственнымъ интересамъ. Если передъ ними возникаетъ какое-либо исключительное затрудненiе, они отказываются отъ того, что предприняли. Эта характеристика японцевъ покоится на нѣсколькихъ основанiяхъ, первое изъ нихъ — недостатокъ индивидуальной глубины и разумной вѣры въ себя, второе — врожденный фатализмъ. Японецъ всему быстро покоряется — акираме га хаяй[110], говорятъ они, — можетъ быть потому, что въ ихъ глазахъ ничто не заслуживаетъ серьезныхъ усилiй.
Этотъ недостатокъ индивидуальной силы и вѣры въ себя приводитъ японцевъ къ лукавству. Они рѣдко идутъ къ цѣли прямымъ путемъ; у нихъ не достаетъ искренности. Ихъ языкъ типиченъ въ этомъ отношенiи: а вѣдь языкъ является самымъ непогрѣшимымъ выразителемъ народнаго образа мышленiя. Строгое воспитанiе самураевъ спасло высшiй слой нацiи отъ наклонности къ фальши, которая зато рѣзко выражена въ остальной самой многочисленной части нацiи — у купцовъ и ремесленниковъ, которымъ всегда приходилось гнуть спину. Вѣрность данному слову и даже письменному договору имъ совершенно не свойственна.
Другимъ слѣдствiемъ этой индивидуальной слабости является нерѣшительность. Рѣдко японецъ самостоятельно разрѣшаетъ хотя бы самый незначительный вопросъ: ему необходимъ совѣтъ, сооданъ, съ цѣлымъ рядомъ такихъ же, какъ и онъ самъ, нерѣшительныхъ индивидумовъ; отсюда безконечные, безплодные разговоры и отсутствiе прямого и яснаго рѣшенiя. Типична поговорка, которая обрисовываетъ эту сторону народнаго характера: "Хидза то мо дангоо" — Посовѣтуйся хотя бы со своими собственными колѣнями.
109
Редакторъ "