Банщик плеснул на камни квасом, потом еще. В воздухе запахло хлебом.
– Будем париться али как? – спросил я банщика, стараясь предугадать вкусы и предпочтения именитых москвичей.
– А кто как хочет.
Банщик вернулся с целой ватагой молодых женщин, стыдливо одетых в сорочки.
Бояре оживились, порасхватали девок. Кто постарше или перебрал вчера – на самом деле мылись, а девки охаживали их вениками, терли мочалками. Те, кто помоложе да был не сломлен вчерашним пиром, пользовали девок вовсю. Уж и рубашки их куда-то делись.
Угомонились часа через два. Выйдя в обширный предбанник, уселись на скамьи, попили прохладного и ядреного кваса, закутавшись в простыни. Отойдя от жара бани, оделись и потянулись в трапезную.
А там уже новые блюда – огромная севрюга, молочные жареные поросята, да шулюм перепелиный, да сладости восточные… Да как же без вина? Тут и рейнское, и мальвазия, и терпкое испанское, и наше яблочное, да меды стояные, да перевар. Пей кто что хочет.
Я еще помнил начало, а потом – провал.
… Очнулся я от скрипа полозьев. Что такое? Куда я еду? С трудом разлепил глаза. Совсем рядом с лицом тянулся санный след. Я пощупал рукою – я в тулупе, а сверху прикрыт дареной шубой. Куда же меня везут?
Я собрался с силами и сел в санях.
На облучке сидел возничий, помахивал кнутом.
– Эй, любезный? Я где?
– Знамо, в санях, боярин.
– Сам вижу.
– Тогда чего спрашиваешь?
– Куда едем?
– В Вологду, вестимо. Кучецкой приказал – доставить боярина в целости. Вон – и охрану дал.
Я обернулся назад. За санями верхами ехали два ратника. Черт! Я упал на сено. Это же надо так упиться. Погрузили как мешок с грузом на сани, а я даже попрощаться и спасибо Кучецкому сказать не успел. Вот стыдуха!
Я опять уселся в санях, потом сбросил шубу, тулуп, спрыгнул с саней и побежал за ними.
– Эй, боярин, – обеспокоились верховые. – Ты чего это? С тобой все в порядке?
– В порядке, успокойтесь, это я хмель выгоняю.
Пробежавшись и изрядно вспотев, я быстро надел тулуп и уселся в сани. Стало получше, по крайней мере – голова не кружилась. Ни фига себе попировали. И в то же время распирала гордость. Сидеть за одним столом с именитыми людьми – уже честь великая. Кто я для них? Рядовой боярин, коих в каждой губернии – не один десяток. А в братчину приняли, посчитали за ровню. Все благодаря Кучецкому.
А я же уехал, вернее меня увезли – пьяного в стельку. Осрамился, как есть опозорился. «Ладно, – успокаивал я себя, – не на бранном поле позор принял – тот не отмоешь, на всю жизнь останется, коли струсил. А за пиршественным столом упиться – еще не позор, вон другие бояре – тоже «устали», невзирая на высокое положение. И небось сейчас голову лечат, а не корят себя». Я успокоился.
Ехать на санях пришлось долго. Замерзнув, сидя неподвижно, я соскакивал с саней и бежал. К моим выходкам верховые уже привыкли и не реагировали так остро, как в первый раз.
Мы немного не доехали до Вологды – на день пути, как нас обогнал служивый, лихо крича: «Дорогу! Дорогу государеву гонцу!» Только вихрь снежный за его конем закружился.
Ну – вот и Вологда. Надоела мне суетная Москва, здесь и дышится легче, и, кажется, даже стены милее.
Мы подъехали к дому.
– Ну что, ребята, переночуйте у меня. Подхарчитесь, да завтра и обратно.
– Благодарствуем, боярин.
Все трое поклонились. Федор показал гостям места в воинской избе, распорядился насчет лошадей. Я же степенно пошел в дом, хотя так и подмывало побежать. Однако нельзя, достоинство боярское не позволяет, дома все на виду.
Я обнял и расцеловал жену, Васятку.
– Вот я и дома. Простите великодушно, подарков не привез – не до того было.
Вошел Федор.
– Боярин, тут шуба в санях. Нести?
Ох ты, господи, про подарок Кучецкого я и забыл!
– Неси, конечно, это награда моя за труды.
Федор занес шубу, Ленка взвизгнула.
– Надень-ка, хозяин, шубу, покажись.
Я надел шубу. Тяжела, московского покроя – до пят, рукава тоже почти до пола, в средине – прорези, чтобы руки выпрастывать. В такой шубе можно только стоять или сидеть – даже по ступеням подниматься неудобно. Про езду на коне и прочем, требующем хоть какого-то движения конечностями, и речи быть не может.
В таком подарке принято в Думе боярской сидеть и потеть или суд править.
– Повесь-ка ее, Лена, в шкаф, пусть висит – к обычной жизни она негожа.
Лена вздохнула, огладила мягкий мех ладонями и унесла шубу. Вот так-то лучше.
Ближе к вечеру заявился посыльный от воеводы.
Ехал я к нему злой. Да сколько можно меня дергать? Я еще и в вотчине своей не побывал, а гонец тут как тут. Однако взял себя в руки: войдя к воеводе, поклонился, пожелал доброго здоровья, поинтересовался – как жена, как дети.