— Агафон, дай табурет или стул.
— Вот. — Агафон услужливо подставил мне табурет. Он отрешенно исполнял мои приказания, не имея сил возражать.
— Андрей, опусти руку.
Я взгромоздился на табурет, положил ему лучину на плечо и, глядя сверху, попытался совместить проекции прорех. Точно, выходная прореха на кафтане была значительно правее входной. Отсюда вывод — бил левша. Удар сильный, крепкого мужчины, скорее всего — прошедшего не одну сечу, потому как от удара кинжал сквозь все тело прошел. И — обязательно левша. Если бы удар наносился правшой, выходная прореха была бы левее.
— Снимай кафтан.
Андрей с удовольствием разоблачился.
— Ой, тут и тут кровяные пятна на тулупе. Можно я сбегаю, снегом ототру?
— Иди. А ты, Агафон, палку небольшую, чуть больше локтя, найди.
Мелко дрожа, на негнущихся ногах слуга вышел вслед за Андреем, не ведая, что еще удумают служивые из Разбойного приказа, и когда же кончится это тяжкое для сердца пожилого сторожа действо.
Оба вернулись одновременно — Андрей и Агафон.
Я повесил кафтан на палку, как на плечики, и попросил слугу подержать. В распахнутых от страха глазах сторожа сквозила вынужденная покорность. Трясущимися руками он взял у меня палку с кафтаном.
Я застегнул кафтан, через прорехи просунул длинную лучину.
— Гляди, Андрей, что видишь?
— Дырки в кафтане, ты через них лучину просунул, — удивился очевидному для себя служивый.
— Лучина — вроде кинжала сейчас. Сзади был удар нанесен, там прореха шире. У кинжала лезвие к рукояти расширяется, а у ножа лезвие прямое. Так?
— Истинно!
Андрей слушал и смотрел внимательно, пытаясь понять ход моих мыслей.
— Подойди ближе, посмотри сбоку. Видишь, лучина сверху вниз идет, стало быть, удар нанесен сзади и сверху, обратным хватом. Так бывает, когда нож или кинжал до поры до времени в рукаве прячут.
— Похоже, — согласился Андрей, глядя на кафтан и ходившую ходуном лучину в дрожащих руках Агафона.
— А теперь самое интересное — кинжал при ударе слева направо в тело боярина вошел.
— И о чем это говорит?
— Убийца левшой был, у правшей удар не так поставлен.
Я вытащил лучину из прорех кафтана и показал, как наносят удар правши и левши. Андрей от удивления широко открыл глаза.
— А ведь и вправду. А мы даже кафтан не оглядели. Так ты сейчас и убийцу назовешь?
— Не торопись, мне еще несколько вещей знать надо.
— Каких же?
— Потом скажу. Агафон, любезный, спасибо тебе, ты нам здорово помог. Мы уходим.
Из груди слуги вырвался вздох облегчения.
— Слышь, боярин, ты убивца-то найди. Душа-то неотомщенного успокоиться не может, сказывают, — среди живых бродит.
— Постараемся. Ну, прощай.
Надев тулупы и шапки, мы вышли. Агафон открыл калитку, поклонился.
— Куда теперь, боярин?
— Андрей, не знаю, как ты, а я есть хочу. Сегодня только завтракал, потом весь день скакал. Устал, и желудок к спине прилип. Веди в трактир. На сегодня все, сам видишь — темно уже. Покушаем — и спать. А с утра за работу!
— Что на завтра намечается?
— Во-первых, надо с охраной дворцовой завтра поговорить — пусть вспомнят, кто в тот день во дворец приходил.
— Так ведь опрашивали уже, даже списки всех, кто тогда был, имеются.
— Где они?
— У меня, в приказе.
— Вот с утра и посмотрим.
— А еще?
— Лошадей бы найти, надо в вотчину Голутвинскую ехать.
— Лошадей искать не надо — в приказе есть, вот только далековато имение, туда и обратно — весь день уйдет.
— И что с того? Ехать по-любому надо, поговорить с вдовой, думаю — подсказку она даст.
Андрей от удивления забежал вперед и перегородил мне дорогу.
— Неужто она сообщница?
— Андрей, ты в своем уме? Нет, конечно! Пошли есть, а то ты меня с голоду уморишь.
Мы зашли на постоялый двор, прошли в трапезную. Поскольку еще продолжался пост, народу было мало. Заказали много чего. Мясного не было, потому похлебали ушицы, заев рыбными пирогами, потом — пшенной каши с конопляным маслом, сдобренной сухофруктами, напились сыта с расстегаями.
Я почувствовал, как тепло и благость разливаются с живота по всему телу. Глаза начали закрываться сами собой.
— Андрей, веди в приказ, дьяк Выродов комнату с постелью обещал. Спать хочу — сил нет.
— Пошли, пошли, боярин. Как же — в седле целый день, а потом не евши. Эдак любой устанет.
Стражник у дверей Разбойного приказа узнав Андрея, отступил в сторону. Несмотря на поздний час, по коридору сновали служивые.
Андрей провел меня на второй этаж, открыл ключом дверь и сделал приглашающий жест.
Я зашел, уселся на постель. Андрей зажег свечу, поставил на стол.
— Тулуп давай, боярин. Э, да ты уже совсем квелый. Давай-ка я с тебя сапоги стяну, да ложись.
Уснул я мгновенно, как в яму провалился. И спал, как мне показалось, недолго.
Проснулся внезапно, от ощущения, что в комнате кто-то есть. Осторожно открыл глаза. За столом сидел Андрей, крутил в руках пистолет. Я цапнул себя за пояс — нет оружия. Потом только дошло, что в комнате светло, а свеча не горит. Стало быть — уже утро, рассвело.
— Андрей, ты чего — не уходил?
— Почему же, уходил, поспал в соседней комнате. Захожу утром, а ты свернулся, да пистолет за поясом в ребра упирается. Ты уж прости, вытащил его от греха подальше.
Андрей вернул мне пистолет.
— Андрей, мне бы умыться да поесть. Неизвестно, когда кушать в следующий раз придется. А потом проглядим списки — кто во дворец ходил в день убийства?
Я поднялся, надел сапоги. Тело после нескольких дней скачки еще ныло, особенно ноги и пятая точка. Вспомнив, что сегодня снова предстоит ехать верхами, я чуть зубами не заскрежетал.
Пока я умывался, Андрей принес миску с горячей гречневой кашей и кувшин с квасом, положил на стол краюху хлеба. Я жадно съел, поблагодарив Андрея. Тот вынес пустую посуду и вернулся с бумагами в руках.
— Тебе всех счесть?
— Дай, я сам просмотрю.
Я начал читать бумаги. Допрос стрельца Коркина — так… и далее десять фамилий — боярин Барбашин, бояре Денисьев, Трубецкой, Румянцев и еще, и еще… Взял второй лист. Стрелец другой, фамилии почти те же самые. Все не запомнить.
Я взял чистый лист бумаги, Андрей услужливо подвинул чернильницу с пером.
— Давай сведем всех в одну бумагу. Бери по порядку листы, читай фамилии.
Андрей стал зачитывать список, а я записывал. Во втором и последующих листах фамилии часто повторялись, но их я уже не писал, только черточки ставил напротив фамилий.
Когда закончили с писаниной, в итоге получилось четырнадцать человек.
— Андрей, это все?
— Все.
— А обслуга где? Кто-то же на кухне кашеварит, во дворце убирает, белье стирает, на стол подает. А рынды где? А служивые из Дворцового приказа? Надо было бы писать всех.
— Так это же список какой выйдет! — изумился мой помощник.
— Понятно, неохота, но надо. Учти на будущее.
Я свернул бумажку с написанными мною фамилиями, сунул за пазуху.
— Лошади готовы?
— Под седлом уже.
Мы прошли по коридору на задний двор, поднялись в седла, тронулись. По Москве ехали шагом, а, миновав посады, пришпорили коней.
Часа через три на пригорке показалось сельцо.
— Голутвино, имение боярское.
— Ты вот что, Андрей. Я сам поговорю с боярыней. Ты смотри, слушай, но не встревай.
— Понял — слушать и молчать.
Мы доехали до усадьбы.
Хмурый слуга пускать не хотел, но после того как Андрей рявкнул: «Разбойный приказ, по велению государя!» — открыл ворота.
Мы спешились, завели коней во двор в поводу. Въехать верхом мог только сам хозяин или государь. Иначе такой поступок сочли бы проявлением неуважения к хозяину, и нарушителя обычая могли побить палками.