– Последний раз я слушаю твою змеиную речь и, если я не услышу в твоих словах правды... – Куеля посмотрел немигающим взглядом на багровый диск закатного солнца.
– Всю правду, как есть, – торопливо затараторил посол. – Там в караване серебро, много серебра. В пшенице спрятано.
– Серебро? – князь уперся ногой в трясущееся тело.
– Доподлинно серебро! – откликнулся смелея хазарин. – И ты его все сможешь взять, а каганбеку, в знак будущей дружбы, нужен из всего каравана только один человек.
– Серебро в караване, – задумчиво проговорил Куеля, словно не замечая просьбы и обещания дружбы. – Откуда такая уверенность?
Едва прозвучали слова о серебре, как посол впился пристальным взглядом в лицо печенега и зорко стал следить за ним, стараясь уловить хорошо знакомый огонек, который вспыхивает в человеческих глазах всякий раз, когда речь идет о серебре или золоте. Этот огонек надо уметь зажечь, а потом, осторожно подкидывая в него золото, раздувать его все сильней и сильней, пока человек весь не попадет под власть золотого тельца, а душа его не сожмется до размеров песчинки. С такими людьми посол любил работать; они были просты и понятны и не махали саблей, как этот ненормальный князь. Жажда обогащения, живущая в них, делала их послушными чужой воле, и была эта жажда ненасытна, ибо все, что противоестественно человеческой природе, все превращается в губительную страсть, незаметно уничтожающую самого человека. И хазарину показалось, что он видит в глазах Куели этот неповторимый лихорадочный огонек, этот ни с чем не сравнимый блеск зарождающейся жажды богатства.
«Вот он, долгожданный момент, когда все становится на свои места и принимает привычные очертания», – подумал он. Теперь ему, как одному из потомков великого Обадии, остается только умело оплести этого варварского князя паутиной золотых нитей, нитей обещания сказочного богатства, чтобы заставить его служить бездумно и слепо и покориться воле богоизбранного народа.
И он непременно это сделает, ибо уже многих гоев[18] одним только блеском золотых монет сумел заставить служить себе и убивать друг друга.
Глава 3
Берегиня
Уже три недели идет из Чернигова по степи русский караван к Белой Веже, ничего не зная о том, как мир изменился за это время. Не ведают караванщики ни о том, что в Киеве внезапно умер Великий князь Владимир Святославович, ни о том, что начали хазары войну, вознамерившись вернуть отнятые у них Святославом города, а вместе с тем – былую мощь и славу Хазарского Каганата. Долго ждали и высчитывали иудеи-кабалисты нужный день для ответного удара, долго копили силу, собирая тарханов и ал-арсиев, и вот этот час пробил, но первое, что теперь сделает их каганбек, – это захватит Белую Вежу и вернет этой крепости хазарское имя Саркел.
Серый жеребец легко вынес Верена[19] на вершину невысокого пологого холма и, нетерпеливо ударив копытом, остановился. Всадник вытер пот со лба и, тряхнув рыжевато-русыми волосами, огляделся. Отсюда открывался чудесный вид на долину реки Калитвы, несущей свои ленивые воды сквозь густые заросли рогоза к прозрачным струям широкого Северского Донца. Невелика тихая Калитва, болотисты ее берега, но и в ней есть несказанное очарование живого существа, с удивительной нежной душой, которую позволяют увидеть только Светлые Боги и которая пытается достучаться до человека то волшебным шепотом волны, то таинственным отблеском серебристых рыбок, скользящих через отмели с золотистым песком в темно-зеленые омуты. Есть эта душа, и недаром сонные ракиты то там, то здесь склоняют над речной свежестью свои печальные кроны, словно беседуют с сестрицей-рекой. Раньше человек понимал эти беседы, слышал голоса речных духов и духов деревьев, но теперь давно уж все не так. Нет больше людей, которые понимают язык природы, и только легенды повествуют о том, что когда-то человек знал имена духов рек, озер и деревьев, и они любили его и помогали ему.
Верен совсем не умел общаться с духами природы и не знал, как вернуть то далекое время, когда человек мог это делать. Но всякий раз, когда ему приходилось проезжать этой дорогой, он любил постоять на этом холме и помечтать, вспоминая рассказы матери про их берегиню, которая осталась где-то здесь, в речке Калитва. Он даже помнил имя этого речного божества – Свенда. Да, именно Свенда, именно так мать называла ее.
Торговый караван, для которого Верен разведывал путь, далеко позади взбивал желто-молочную пыль тяжелыми колесами телег. Шум движения едва доносился к вершине холма, а впереди, за полоской воды, лежал еще один такой же холм, и река, чуть поблескивая, плавно уходила вправо и, огибая невысокий бережок нежными струями, ныряла в заросли рогоза и совсем исчезала из виду. Одни только макушки ракит, отливая жемчужной зеленью, продолжали указывать на движение русла реки. Верен хорошо знал это место, знал, что там, за поворотом, будет брод и печенежский стан. И там их ждет отдых и торг. Но это будет потом, а пока он может долго сидеть в седле и смотреть, как идет караван, и слушать, как шумят ракиты над речкой Калитвой. Есть время помечтать и подумать, и где еще, как не на берегах реки, можно услышать голос далекого прошлого.
18
Гой – любой нееврей в иудаизме, человек второго сорта, в отношении которого можно творить любое беззаконие. Так известно правило Талмуда: «У тебя нет обязанности помочь нееврею выжить», псахим 216. Но это самая легкая цитата из Галахи – еврейского закона.
19
Верен – знаменитое древнеславянское имя, означающее верный. Князь Верен из Великограда княжил над славянами 20 лет после смерти Кия.