Только теперь, когда княгиня стала мамкой царевны, Дмитрий получил чин стольника. Но мать, конечно, мечтала о большем — увидеть сына воеводой, а может, даже и в боярском чине, сидящим в думе государевой.
— Ну, князюшка, как порученье государево выполнил?
— Сказывают, дьяк Власьев доволен моей службой.
— Ты старайся ему угодить. Хоть не родовит дьяк, да близок к царю-батюшке!
Дмитрий досадливо повёл плечом:
— Не люблю я, ты знаешь, чиноугодничества. Мне бы лучше подальше отсюда службу нести...
Мать ласково потрепала волосы на его голове:
— Ах, ты мой гордынюшка! Нелегко тебе будет в жизни...
О сапог князя неожиданно ударился сафьяновый мячик.
Он наклонился, чтобы поднять его, а когда выпрямился, увидел, что перед ним стоит запыхавшаяся царевна Ксения.
Дмитрий с поклоном подал мячик царевне, невольно задержав взгляд на лице девушки, вспыхнувшем румянцем смущения. Царевна Ксения была хороша на диво — огромные чёрные, как у отца, глаза, толстая, в руку, тёмная коса, нежнейшая кожа...
— Беги, Ксения! Ты знаешь, негоже царской дочери показывать своё лицо посторонним, — с притворной сердитостью сказала княгиня. — Ещё сглазят!
Ксения поспешно прикрыла лицо широким рукавом и стремглав бросилась прочь.
— А мячик? — растерянно воскликнул Дмитрий и, усмехнувшись, кинул мячик в стайку девушек, стоявших поодаль.
— Хороша? — спросила княгиня.
Дмитрий согласно кивнул, глядя вслед удалявшейся статной красавице.
— Заневестилась наша царевна, — вздохнула Мария Фёдоровна. — Ждём вот принца заморского, королевича шведского Густава, да всякое про него говорят. Ох, чует моё сердце, неладный брак это будет... Ты дома-то ещё не был?
— Нет ещё. Немцев проводил — и сюда.
— Привет передавай невестушке, скажи, днями заеду, по внукам соскучилась.
Усадьба Пожарского располагалась рядом со стенами Варсонофьевского монастыря у Сретенских ворот и шла вниз к Трубе, где расселились его посадские люди, занимавшиеся разными ремёслами. Огороженная высоким острым тыном, усадьба в случае неспокойства могла вполне служить крепостью. Парадные ворота с двумя башенками над крышей были украшены образом Николая Чудотворца.
Сейчас массивные двери были распахнуты, — видно, что князя ждали с нетерпением. Приехавший раньше дядька Надея встречал его при въезде:
— Заждались мы тебя, князюшка!
У ворот толпилась дворня, радостно загавкали, признав хозяина, широкогрудые, рыжие в чёрных подпалинах гончие псы — Протас и Разгильдяй. По мосткам, проложенным через широкий двор, Дмитрий подскакал прямо к высокому красному крыльцу.
Здесь, склонившись в полупоклоне, ожидала его княгиня.
— Здоров ли, Дмитрий Михайлович? Как доехал?
— Слава Богу. А ты здорова ли, Прасковья Варфоломеевна?
Князь обнял жену, расцеловал, потом, чуть откинувшись, пристально оглядел её. Княгиня в честь приезда супруга была одета в парадный, красного сукна опашень с вызолоченными серебряными пуговицами от верху до низу, с широкими прорезями, начинающимися от плеча, сквозь которые было видно не только широкие накалки[44] летника, но и расшитые золотом запястья рубахи. На голове, поверх отороченного золотом волосника[45], — белый платок, подвязанный под подбородком, концы которого, согласно последней моде, были густо унизаны жемчугом.
Хотя брови княгини, опять-таки в соответствии с требованиями света, были густо чернены горелой пробкой, а щёки покрыты густым слоем белил, это не могло испортить её истинно русской красоты — прямой небольшой нос, влажные, чуть полуоткрытые губы, обнажающие ровный ряд белых зубов, ярко-голубые глаза.
Она чуть отстранилась, пропустив князя вперёд. Хотя его уже ждал уставленный яствами стол, Дмитрий садиться не стал, а поспешил пройти крытой галереей, расположенной вдоль дома, в следующую его часть, повёрнутую углом к основному строению, где находилась детская.