Кучер, сидевший на лошади, резко натянул узду:
— Тпрру!
Власьев приоткрыл дверцу колымаги:
— Чего стал?
— Граница, боярин! Переправляться через реку будем!
Поддерживаемый слугами, дьяк осторожно сошёл на землю. Вышел на высокий берег реки, не торопясь осмотрелся. Был Афанасий Иванович, как и полагается высокому чину, мужчиной дородным, что подчёркивалось и соболиной шубой необъятных размеров, надетой поверх парчовой ферязи[7] с длинными, до земли, рукавами. Торжественный наряд завершала горлатная шапка, прозванная так потому, что шилась непременно из ценнейшего, переливчатого меха горловой части соболей либо куниц. Формой она напоминала ведро, с той лишь разницей, что расширялась от головы кверху. Лицо дьяка было широким и румяным, как блин, глаза серые, небольшие, но проворные, так и ввинчивающиеся В собеседника. Главным украшением лица была светло-русая окладистая борода, доходившая до груди.
Нетерпеливо постукивая коротким, но на высоком каблуке сапожком из золочёного сафьяна, Афанасий Иванович наблюдал, как холопы ухватисто сколачивают плоты будущего моста, поскольку старый унесло весенним паводком.
Возле дьяка, чуть поодаль, спешились иноземцы. К нему подошёл капитан Маржерет, или Маржере, как называл он себя на французский лад. Сняв широкополую шляпу с петушиным пером и махнув ею в полупоклоне, капитан обратился к дьяку на ломаном немецком:
— Правду ли говорят, что перед нами уже Московия?
— Это Русь, Россия, — сердито поправил Афанасий Иванович. — Московия — это небольшая область вокруг Москвы. У вас часто по ошибке русских называют московитами. Это всё равно что у вас всех французов называть парижанами. Понято говорю?
— Йа, йа, — закивал Маржере, вглядываясь в простиравшиеся перед ним леса.
В этот солнечный майский день от них исходило светло-зелёное сияние.
— Так много леса! — воскликнул он изумлённо. — Сколько дичи, зверья должно быть здесь!
— Хватает, — улыбнулся Власьев. — И дичи и зверья. Особенно волков да медведей! Не боишься?
— О-о! — возмутился капитан, хватаясь за шпагу. — Жак де Маржере не боится даже встретиться со львом!
— Что ж, скоро увидим, — опять улыбнулся Власьев. — Любимая царская забава — глядеть на единоборство ловчих с медведем. Храбрецов царь жалует щедро...
— Один на один с медведем? — изумился капитан. — С каким же оружием?
— Только с рогатиной.
— Ро-га-тина, — старательно выговорил незнакомое слово Маржере.
— Да, это копьё с очень широким, в две ладони, жалом.
— Однако действительно не каждый смельчак решится на такое!
— Тем более что медведя несколько дней не кормят и специально дразнят перед боем, чтобы привести в ярость.
— Как в кровожадном Риме, — пробормотал Маржере.
— Что ж, правители, как правило, любят жестокие шутки, — покачал головой Власьев, впрочем, тут же спохватился и добавил: — Однако наш нынешний царь Борис медвежьи забавы не одобряет.
Слуги тем временем принесли из обоза скамейку, обитую красным сукном, отороченным по краям серебряным шитьём. Дьяк грузно сел, а старший слуга налил из сулейки[8], висевшей на серебряной цепочке у него на шее, ковш прозрачного мёду и с поклоном подал Власьеву.
Маржере, чтобы не мешать, отступил на несколько шагов и, увидев, что дьяк, вкушая прохладный напиток, не склонен продолжать далее беседу, повернул к своим ландскнехтам.
Они расположились чуть поодаль весьма живописной группой на свежей весенней травке. Это были славные ребята, рыцари без страха и упрёка, всегда готовые прийти на помощь тому, кто, естественно, больше заплатит. Несмотря на благородное происхождение, большинство этих рыцарей не брезговали и разбоем Впрочем, в то время война и разбой мало чем отличались друг от друга: в том и другом случае больше всего страдало ни в чём не повинное мирное население.
— Что узнал нового, Якоб? — спросил Маржере краснощёкий шотландец Роберт Думбар, говоривший, как и все ландскнехты, на чудовищной смеси языков, которые все перепутались у них в головах за время скитаний по Европе в поисках наживы. — Скоро мы получим звонкие русские монеты?
Думбар прочно, как в кресле, сидел на рослом, как раз подходящем ему по весу, голландском битюге и многозначительно подбрасывал в огромной ручище пустой кожаный кошелёк.
Маржере широко улыбнулся, показав ряд желтоватых, но ещё крепких зубов.
— Что, спешишь расплатиться с той паненкой, с которой возился вчера вечером в стоге сена у трактира? — насмешливо произнёс он.