Нищих в Москве прибавлялось с каждым днём. Семён Годунов докладывал царю:
— Сотни оборванных и голодных людей стоят у Фроловских ворот, в Кремль их стрельцы не пускают.
— Что они говорят?
— Они молчат, но все, как один, держатся за вороты своих рубах.
Борис нервно подёргал себя за унизанный жемчугом ворот рубахи.
— Напоминают мне о моём обете? Что ж, я слово своё сдержу. Зови ко мне дьяков Дворцового приказа.
Вместе с дьяками пришёл и двоюродный дядя царя Степан Васильевич Годунов, ведавший царской казной.
— Все запасы зерна из житной башни пустить в продажу по твёрдой цене! — распорядился царь.
— А как установишь твёрдую цену? — спросил Годунов-старший. — Прошлым летом четверть ржи на рынке шла по три-четыре копейки, а сейчас по рублю. Есть барыги, что и по два уже торгуют.
— Таких хватать и бить на площади кнутом нещадно! — сурово приказал царь. — А твёрдую цену установить вполовину от рыночной. Но продавать не более двух четвертей на руки, чтобы не содействовать алчным перекупщикам.
— Значит, по пятьдесят копеек? — уточнил один из дьяков, записывавший царские распоряжения.
— Так у многих не то что пятьдесят, копейки не найдётся! — заметил Семён Годунов.
— Открыть казну, установить раздачу денег страждущим!
Заметив неодобрение главы Дворцового приказа, непреклонно заметил:
— О деньгах ли думать, когда народ надо спасать! Послать казну, сколько потребуется, во все города!
На четырёх самых больших площадях приказные стали раздавать беднякам в будний день по полушке, в воскресенье вдвое больше — по деньге. Каждый день казна расходовала на нищих до четырёхсот рублей.
На какое-то время обстановка в столице стала более спокойной. Но не только горести посещали государя. С нетерпеливой радостью ждал он приезда принца датского Иоганна, брата короля Христиана, который согласился стать зятем царским и удельным князем. Встречали его корабль в устье реки Нарвы Афанасий Власьев и Михайла Салтыков, приехавшие сюда из Литвы, где после долгомесячных переговоров добились от Сигизмунда крестного целования грамоты о перемирии между Польшей и Россией на двадцать лет.
От литовской границы пышный кортеж сопровождал князь Дмитрий Пожарский. Прошедшие два года он провёл на охране северной границы. Довелось участвовать князю и в больших стычках со шведскими отрядами, нет-нет да пытавшимися заглянуть на Русскую землю в поисках добычи. В этих сшибках молодой князь оттачивал своё умение фехтовать и стрелять прицельно из пищали на полном скаку.
Бывал он наездами и в Москве, где поручалось ему сопровождать кого-то из иноземных важных чинов. Так, зимой пришлось провожать ему старого знакомца — рыжего немца Конрада Буссова, который по царскому наущению попытался поднять восстание в Нарве.
Дмитрий держался с иноземцем, пытавшимся навязать фамильярную дружбу князю, вежливо, но холодно, вся его натура воина восставала против измены пусть даже и враждебному государю. Но Конрад не обращал внимания на холодность князя. Царь Борис щедро наградил его за прошлые заслуги и, хотя не дал никакой службы, выделил обширные поместья с крестьянами в Московском уезде. Болтаясь без дела то в Немецкой слободе, то во дворце, предприимчивый немец успешно обделывал все свои дела: свою дочь выдал замуж за опешившего от наглого натиска Конрада пастора Мартина Бера, сына, тоже Конрада, пристроил в кавалерийский отряд капитана Маржере, сумев быстро стать с последним на короткой ноге...
...Сопровождая сейчас пышный поезд царского жениха, с которым прибыли и датские послы, и двести дворян, составлявших двор принца, Пожарский размышлял о том, что надо бы попросить в Дворцовом приказе об отпуске. Жена, Прасковья Варфоломеевна, прислала тревожное письмо о том, что родовое поместье князя — Мугреево из-за неурожая приходит в разорение.
От невесёлых мыслей князя отвлекла неистовая пальба — это принц Иоганн, гарцуя на лошади, стрелял уток, поднявшихся с реки. Пожарскому принц глянулся: всегда весел, общителен, вежлив даже со слугами. Подумалось, что наконец у красавицы Ксенин будет достойный её муж. Принц радовался путешествию, интересовался новыми обычаями, по вечерам, когда путешественники усаживались за пиршественные столы, просил, чтоб пригласили музыкантов и танцоров.
Царь Борис принял Иоганна как родного сына. В Грановитой палате, где проходила первая встреча, принцу поставили кресло на почётном месте, рядом с креслом, которое занимал наследник. Принц любезно беседовал с царём, горячо благодарил за те многочисленные подарки, которые получал ещё в пути. Ему было и невдомёк, что сверху, через решетчатое окошечко под потолком, жадно рассматривают его любопытные женские глаза. Царевне Ксении принц очень понравился — высок, строен, голубоглаз. Приветливая улыбка не сходит с лица. Правда, нос велик, но он не портит величавости красивого лица.