— Через три дня пути, убедившись, что никто их не преследует, Катырев дал команду распустить войско.
«И украинских городов дворяне и дети боярские резанцы, туленя, каширеня, олексинцы и всех украинных городов, удумав и сослався с крамчаны, вору Ростриге крест втайне целовали и воевод на съезде переимали, и вся рать от того смутилася и крест Ростриге поцеловали, и восход х крестному целованью привели, и по городам писали, чтоб крест целовали царю Димитрию.
И в Путивль к Ростриге, что назвался царевичем Димитрием, послали ото всей рати князя Ивана Васильевича Голицына и дворян, и столинков, и всяких чинов людей. А бояре и воеводы и вся рать учали дожидатца Ростриги под Кромами. А стрельцов и казаков, приветчи х крестному целованью, отпустили по городам, и от того в городах учинись большая смута.
...А как Рострига ис Путивля пришёл в Кромы, а бояр с ним пришло: князь Борис Татев, князь Василий Масальский, князь Борис Лыков, окольничей князя Дмитрей Туренин, думные дворяне Артем Измайлов, Григорей Микулин.
...А ис-под Кром пошёл на Тулу, а бояр и воевод велел росписать на пять полков.
В большом полку боярин князь Василий Васильевич Голицын да князь Борис Михайлович Лыков.
В правой руке князь Иван Семёнович Куракин да князь Лука Осипович Щербатой.
В передовом полку боярин Фёдор Иванович Шереметев да князь Пётр Аманукович Черкаской.
В сторожевом полку князь Борис Петрович Татев да князь Фёдор Ондреевич Звенигородцкой.
В левой руке князь Юрьи Петрович Ушатой да князь Семён Григорьевич Звенигородцкой.
А дворовые воеводы были князь Иван Васильевич Голицын да боярин Михайло Глебович Салтыков.
А ближние люди при нём были князь Василей Рубец-Масальской да Артемей Измайлов, и у ествы сидел он же.
А постельничей был Семён Шапкин».
Разрядная книга.
Дмитрий Пожарский недолго оставался в родовом имении Мугрееве. С облегчением убедился, что супруга и все четверо детей здоровы. Старший, двенадцатилетний Пётр уже свободно сидит на коне и учится фехтовать на палках, не отстаёт от брата и семилетний Фёдор, начала ходить румяная толстощёкая Ксения, названная им в честь царевны. А в люльке ещё малыш качается — сын Иван, родившийся, когда князь был в походе. Крестьяне дружно отсеялись, и управляющий обещал неплохой урожай.
Но семейные радости не разгладили морщин на челе князя. Душу постоянно теребила дума: как там в Москве? Из Суздаля приходили вести, что Димитрий рассылает по городам «прелестные» письма, склоняя весь люд целовать ему крест, как законному царю. Из этих писем стало известно, что войско Димитрия беспрепятственно заняло Орел, Тулу и остановилось под Серпуховом.
Понимая, что наступает роковая развязка и Фёдору Годунову не усидеть на троне, Дмитрий встревожился за судьбу матери, ещё остававшейся мамкой при Ксении.
Побыв дома всего две недели, князь с верным дядькой Надеей и десятком дружинников отправился к Москве. Их путь лежал по Ярославской дороге. Они миновали Суздаль, Ярославль, Ростов, Переяславль-Залесский... Эти города не спешили присягнуть новому царю, хотя на посадах велись яростные споры: кто же он действительно — сын Ивана Грозного или вор-самозванец? Заехали помолиться и поклониться святым мощам Сергия Радонежского к старцам Троице-Сергиева монастыря. Они зачитали князю последнюю грамоту патриарха Иова, где он проклинал самозванца, упорно называя его Гришкой-расстригой.
Дорога была безлюдной. Пустынным было и село Красное на подступах к Москве. Лишь на завалинке одной из изб грел кости седой длиннобородый старец в поярковом колпаке.
— А где все люди? — спросил Надея, приостановив коня.
— Бабы с детьми в погребах сидят, ну как стрельцы нагрянут!
— А мужики?
— А мужики с казаками пошли Москву грабить!
— Ого! И царского гнева не боятся!
— А чего нам бояться, когда сам царь Димитрий нашим мужикам письмо прислал.
— Не может быть! — не поверил Надея.
— Намедни утром с казаками приехали два важных чина. Читали письмо царское мужикам красносельским, деи, если гонцам помогут в Москву войти — озолотит, а коли не помогут — всех казнить велит. Вот мужики и подхватились.
Надея пришпорил лошадь, догоняя остальных. Перебравшись по мосту через Яузу, подъехали к Белому городу. У ворот в каменной стене обычной стрелецкой стражи не оказалось. Чем дальше ехал по городу князь со своим отрядом, тем больше тревога охватывала сердце. Всюду были видны следы недавнего разорения. Ворота многих усадеб были распахнуты настежь, по улицам летал пух из разодранных перин, валялась порванная одежда, посуда, то и дело попадались лежащие поперёк дороги мертвецки пьяные люди.