— Два дворца, Фёдор, два, — поправил его Димитрий. — Один для меня, другой для царицы, смекаешь? Надо поставить их углом, чтобы из одного можно было перейти в другой. И поставить их надо к осени!
— Значит, из дерева, — кивнул Фёдор.
— Ничего, главное, внутри красно убрать — стены шёлком, печи — изразцами. А уж потом приняться и за каменные палаты, чтобы на века память была.
Они обсудили все детали строительства, как вдруг вмешался Басманов и спросил вкрадчиво:
— Ну как, Фёдор, понравился царевич?
— Смекалист, — бросил Конь, смущённо опустив голову.
— Не похож на чёрта, как Шуйский тебя уверял? — обрушил неожиданный удар Басманов.
Вздрогнули оба — и царевич и строитель.
— Шуйский? — В глазах Димитрия вспыхнула подозрительность.
— Кто тебе сказал про тот разговор? — севшим от волнения голосом спросил Конь.
— Мир не без добрых людей, Федя. Костьку — лекаря Шуйского — знаешь? Лучше расскажи царевичу о том разговоре.
Конь понурился, потом нехотя выдавил из себя:
— Намедни позвал меня Шуйский, хочет свой терем достраивать. Вроде бы как жениться вздумал. А ему покойный царь запрещал, чтобы, значит, наследников не было. Я его и спрашиваю: «На милость царевича надеешься, говорят, он добрый?» А Шуйский возьми да и скажи: «Чёрт знает кто это, только не царевич. Я ведь убиенного младенца вот этими глазами видел!»
Царевич нахмурился:
— И всё?
— А что ещё? Всё!
— Глаза бы этому Ваське выдрать, — процедил Димитрий.
— По мне, так лучше с головой! — ненавидяще хохотнул Басманов.
От его смешка Коню стало совсем не по себе.
— Может, я пойду? — робко сказал он. — Как сделаю чертёж, принесу на суд.
— Ступай! — рассеянно кивнул царевич, видать уже не думая о предстоящем строительстве.
Только Конь отошёл, Димитрий повернулся к Басманову:
— Что делать будем? — В его голосе тот почувствовал явный испуг. — Ведь Шуйский должен быть главным свидетелем, что я жив. Он же вёл угличское дело!
— Так ты — вот он! — недоумённо развёл руками Басманов.
Царевич с каким-то колебанием посмотрел на него, потом, будто решившись на что-то, глубоко вздохнул и сказал:
— Ладно! Всё равно уж теперь мы одной верёвкой связаны.
Ещё раз внимательно оглядев подножие холма, на котором они стояли, Димитрий горячим шёпотом продолжил:
— Я истинный царевич! Ты мне веришь, Пётр?
— Конечно, верю, государь! Потому и служу тебе не на жизнь, а на смерть.
— Так вот, скажу самое тайное: я царевич, но не угличский, понимаешь?
— А какой же ещё? — тупо уставился на него Басманов.
— Я сын старшего брата Ивана Грозного, его племянник, и тоже — Димитрий...
Царевич подробно рассказал о своём происхождении.
— Вот теперь ты всё знаешь! — закончил он.
— А кто ещё знает? — торопливо спросил Басманов.
— В Польше — Лев Сапега, ну, и мой воспитатель, а здесь — инокиня Марфа, бывшая царица. Она меня благословила и нательный крест своего сына отдала. Вот он!
Царевич расстегнул рубаху и достал обсыпанный бриллиантами платиновый крест. Поцеловал его и, слегка помешкав, вдруг протянул Басманову:
— Целуй!
— Что ты, государь! — даже попятился от такой неслыханной чести Басманов.
— Целуй и поклянись, что сохранишь эту тайну, даже если на смерть надо будет пойти.
Басманов долго и прямо смотрел в глаза Димитрию, потом бережно взял в руки крест, потянув за золотую цепочку, и впился в него губами.
— Ну и ладно, — сказал наконец царевич. — Верю. Теперь ты понимаешь, что для меня значит свидетельство Шуйского? Ведь ещё несколько дней назад он с Лобного места, в присутствии моих гонцов Пушкина и Плещеева, во всеуслышание сказал, что царевич был подменен, что зарезали попова сына, а теперь — «чёрт знает кто»!
Басманов покачал головой:
— Лукав Васька. Видишь, и сейчас сказался больным. Когда надо было Фёдора Годунова с трона сбросить, он признал в тебе царевича. Но тогда ты ещё был далеко.
А как скинули, сам, видать, возмечтал о престоле. Вот и начал тайные козни чинить...
— Ну, Фёдор Конь, похоже, не поверил. А интересно, что это за птица — Костька-лекарь? Небось уже трепал моё имя всуе на посадах?
— Лекарь уже ничего трепать не будет, — махнул головой Басманов.
— Откуда ты знаешь?
— А откуда я вообще узнал об этом разговоре? — улыбнулся Басманов.
— Понятно. Значит, он и донёс?
Басманов кивнул, но лицо его снова приняло озабоченное выражение.